В день Рождества, выпавшего на пятницу, Томас служил в своем соборе Всенощную и главную мессу дня. Перед ней он прочитал проповедь на тему: «Да будет мир всем людям доброй воли». Он напомнил собравшимся об архиепископах Кентерберийских и сказал, что некоторые из них были канонизированы как исповедники, а один, святой Альфег, был прославлен как мученик. Вполне возможно, добавил он, что среди них скоро появится еще один мученик.
Король провел свою Рождественскую курию в Буре, большую часть времени он ругал Томаса: «Снова и снова, пылая от гнева, он ужасным голосом проклинал всех тех, кого он питал, кого милостиво отметил своей дружбой и осыпал дарами, за то, что они не могут отомстить за него одному-единственному священнику, который не дает покоя ни ему, ни всему государству и стремится лишить его титула и наследства»
[210].
В рождественскую ночь из Буре тайно выехали четыре рыцаря королевской свиты: Реджинальд Фиц Урс, Вильям Трейси, Хью Морвиль, Ричард Бретон – и отправились в Англию.
Томас отслужил мессы на праздники святого Стефана и святого Иоанна, отмечавшиеся сразу же после Рождества. 27 декабря он отправил Герберта Бошама и Александра Льюэлина к королю Франции и архиепископу Санскому, велев им рассказать о том, с какими трудностями ему пришлось столкнуться в Англии. Он также отправил посланца к папе, чтобы тот сообщил ему, что мир, обещанный Генрихом, оказался хуже войны.
Четыре рыцаря короля, ехавшие разными дорогами, чтобы не возбуждать тревоги, в понедельник встретились в замке Солтвуд, где их приветствовали Раннульф Брокский и вся его семья.
Во вторник утром, 29 декабря 1170 года, архиепископ отслужил мессу, исповедался и занялся своими обычными делами. Четыре рыцаря в сопровождении Роберта Брокского, брата Раннульфа, и дюжины рыцарей из замка Солтвуд, приехали в Кентербери. Заговорщики вместе с Робертом прошли прямо в дом архиепископа, а остальные поехали по улицам города, приказывая людям ни в коем случае не выходить из домов, что бы они ни услышали и ни увидели. Лучшего способа встревожить горожан нельзя было и придумать, и вскоре весь Кентербери уже гудел как улей.
Подъехав к дому архиепископа, рыцари и Роберт вошли в холл. Было начало первого. Архиепископ и его свита только что отобедали, теперь в холле обедали слуги. Когда рыцари вошли, слуги предложили им разделить с ними трапезу, но они отказались. Они прошли в комнату, где Томас беседовал со священниками и монахами. Рыцари сели на пол и стали ждать, когда архиепископ повернется к ним и поприветствует их.
«Король прислал нас из-за моря, – начал Реджинальд Фиц Урс, – чтобы передать тебе его приказ снять отлучение от церкви с тех епископов, которых ты отлучил по возвращении в Англию, вернуть должности тем, кто их лишился по твоему приказу и кто уехал в Винчестер к сыну нашего короля, у которого ты хочешь отобрать корону. Ты должен все это исправить и подчиниться решению королевского суда».
Томас терпеливо растолковал им, что это не он, а папа вынес приговор епископам, что архиепископ Йоркский не подлежит его юрисдикции, поэтому он не может отменить приговор папы, и что он снимет отлучение с двух епископов, если они поклянутся подчиниться суду церкви. Он также объяснил, что у него и в мыслях не было отбирать корону у молодого короля; единственное, что огорчает его, – это не то, что он был коронован, а то, что человек, короновавший его, сделал это в нарушение прав и достоинства кентерберийского престола
[211].
Рыцари принялись выкрикивать угрозы в его адрес. «Король приказал, – кричали они, – чтобы ты и все твои люди убирались из страны, которой он управляет! С этого дня ни тебе, ни твоим прихвостням не будет здесь покоя, ибо ты сам нарушил мир с королем!»
«Вы напрасно тратите время, угрожая мне, – ответил архиепископ. – И даже если все мечи Англии нависнут над моей головой, вы все равно не сможете запретить мне вершить правосудие Господне и подчиняться папе. Я буду сражаться с вами лицом к лицу в Божьей битве. Однажды я покинул Англию, потому что был смиренным священником, теперь же я вернулся, по совету папы, которому во всем повинуюсь, в мой храм. И никогда больше его не покину. Если я смогу выполнять свой долг в мире, я буду рад, если нет – пусть защитит меня Господь. Более того, вы хорошо знаете, что всех нас связывает, поэтому я искренне удивлен, что вы посмели угрожать архиепископу в его собственном доме». Томас сказал это, чтобы напомнить Реджинальду, Вильяму и Хью, что они совершили оммаж и поклялись ему в верности, когда он был еще канцлером, а посему входят в число его вассалов.
Услышав громкие голоса рыцарей, все домашние архиепископа сбежались в его комнату. Реджинальд повернулся к ним и сказал: «Мы приказываем вам охранять этого человека, чтобы он не сбежал».
«Меня не надо охранять, – произнес Томас. – Я никуда не убегу».
Рыцари выбежали во двор и принялись надевать доспехи под тутовым деревом. Тем временем слуги архиепископа закрыли двери дома и заперли их на засов, а священнослужители окружили Томаса и стали обсуждать, что надо делать. Из собора донеслись крики и плач горожан, которые, увидев, что в дом архиепископа вошли рыцари и за ними закрылись ворота, в ужасе бросились в храм, надеясь укрыться за его стенами. Четыре рыцаря попытались снова войти в дом, но обнаружили, что двери заперты. Тогда Роберт Брокский, который со своей семьей жил в доме архиепископа, пока тот был в ссылке, показал им участок стены, где шел ремонт. Плотники и каменщики оставили здесь свои инструменты, и Роберт с рыцарями, взяв их, принялись ломать стену.
Монахи убеждали Томаса укрыться в соборе, но он отказывался, так как не хотел, чтобы рыцари подумали, что он испугался и решил убежать. Он ведь заверил их, что никогда не скроется, и решил ждать в своей комнате.
Рыцари с громкими криками ломали стену, и монахи испугались. Они попытались силой утащить архиепископа в собор, но он упорно сопротивлялся. Тогда они заявили, что в храме уже началась вечерня, так что его место – в соборе, где он должен совершить богослужение. Услыхав эти слова, Томас сдался. Но он не хотел, чтобы кто-нибудь подумал, что он идет в собор, чтобы спрятаться. Бекет велел позвать носителя своего креста, намереваясь вступить в храм, как полагается архиепископу. Александр Льюэлин уехал к папе, так что его обязанности выполнял Генри Оксеррский.
Итак, впереди несли крест, потом шли перепуганные насмерть монахи и священнослужители из свиты Бекета, а за ними – сам архиепископ. Поскольку во дворе дома толпились кричавшие рыцари, процессия прошла через заднюю дверцу прямо в монастырскую галерею, которая располагалась между домом Томаса и собором.
Они вошли в храм через северный вход. Монахи хора, которые уже начали петь вечерню, замолчали и бросились навстречу архиепископу, ибо прошел слух, что его убили. Они увидели, что в галерею уже входят рыцари, и хотели запереть двери в храме.
