После этого вся компания отправилась в Лимож и прибыла туда 21 февраля. Но теперь, когда контракт был подписан, а дочь отдана Генриху II, графу Морьенскому пришла в голову мысль, что он сделал большую ошибку. Его будущий зять не имел никаких земельных владений, да и надежд получить их у него тоже не было, поскольку его отец уже разделил свои земли между тремя старшими сыновьями. И Гумберт поинтересовался у Генриха II, какие и сколько земель он планирует передать Джону в дополнение к огромному приданому, которое принесет ему жена.
Король ответил, что он отдаст Джону замки Шинон, Лоудон и Мирабо. Все они находились в Анжу, но эта территория уже была отдана молодому Генриху. Последний, и так уже обиженный отцом, наотрез отказался отдавать замки младшему брату, сейчас или в будущем. Более того, он снова стал требовать, чтобы отец перестал водить его на помочах, выделил ему земли, номинальным хозяином которых он уже был, и позволил самостоятельно управлять ими. Он сделал это «по совету французского короля и по совету графов и баронов Англии и Нормандии, которые ненавидели его отца»
[239]. Кроме того, молодой Генрих возмущен тем, что король забрал из его свиты некоторых рыцарей, включая Аскульфа Сент-Илерского, считая, что тот оказывает дурное влияние на молодого Генриха
[240]. Отец и сын так сильно поругались, что никто не мог их помирить.
28 февраля, после роспуска совета в Лиможе, Генрих II забрал недовольного сына и поскорее поехал в Нормандию. Вечером 5 марта они добрались до Шинона, и король решил остановиться здесь на ночь. Ночью его сын с несколькими друзьями и сторонниками выскользнул из замка и на следующий день уже был в Алансоне. К 7 марта молодой Генрих прибыл в Аржантан, а его отец добрался только до Алансона, поскольку потерял ночь. Молодой король скакал всю ночь, пересек французскую границу и 8 марта, с утренними петухами, уже был в Шартре, где находился французский король
[241].
Когда Генрих II выяснил, у кого укрылся его сын, он послал гонцов к Людовику VII с требованием отправить молодого короля к нему, пообещав, что если неправильно относился к сыну, то обратится к королю Франции за советом и поступит так, как тот скажет.
«Кто прислал мне такой приказ?» – спросил Людовик.
«Английский король», – ответил гонец.
«Это ложь. Английский король здесь у меня, и он не присылал мне никаких приказов. Но если ты говоришь о его отце, который когда-то был английским королем, то будет тебе известно, что этот король мертв, ибо он передал свое королевство сыну, о чем знают все»
[242].
Генрих II никогда не доверял Людовику VII, теперь же, когда тот объявил себя защитником его сына, подозрения короля Англии еще больше усилились. Поэтому он поспешил в Нормандию, чтобы проверить, в каком состоянии находятся его замки на французской границе, где скорее всего можно было ожидать нападения. Сначала он осмотрел Жизор, главную крепость Вексена, и проследил, чтобы его закрома были заполнены до отказа, а гарнизон приготовился к возможной атаке. Потом он объехал все герцогство и убедился, что все замки смогут выдержать штурм или осаду. Он также послал приказы хранителям своих крепостей в Англии, Аквитании и Бретани о том, чтобы они были готовы к войне.
Тем временем папа Александр III 21 февраля 1173 года причислил Томаса Кентерберийского к лику святых, которому он почти ничем не помог при его жизни. В письме духовенству и народу Англии папа писал:
«Англия наполнена благоуханием и силой чудес и знаков, которые подает Всемогущий Бог через достоинства святого и благословенного человека, Томаса, бывшего архиепископа Кентерберийского, и все верные христиане повсюду радуются, что Тот, Кто прославлен и чудесен в Своих святых, прославил после смерти и этого святого, чья достойная восхищения жизнь сияет великой славой и достоинствами и завершилась подвигом мученичества.
Хотя ни один человек, вспоминающий его жизнь и его достойные похвалы речи и раздумывающий о его мученической смерти, не может сомневаться в его святости, наш Спаситель и Искупитель пожелал, чтобы после его смерти появились знаки этой святости в виде замечательных чудес и чтобы все могли понять, что тот, кто с постоянством несгибаемой добродетели сумел во имя Христа претерпеть муки и страдания, получит в награду за свои труды и борения вечное счастье.
Поэтому мы… в присутствии большого числа священнослужителей и [светских] людей, в начале поста, посовещавшись с нашими братьями, торжественно канонизировали означенного архиепископа и постановили, чтобы его имя было внесено в список святых.
Поэтому мы наставляем вас и властью, дарованной нам, строго приказываем ежегодно торжественно отмечать день рождения означенного славного мученика и день его гибели и обращаться к нему в молитвах с просьбами простить наши грехи, так чтобы он, при жизни томившийся в ссылке во имя Христа и подвергшийся мученической смерти, перед которой мужественно перенес страдания, тронутый молитвами истинно верующих, заступился за нас перед Богом.
Дано в Сеньи, 12 марта»
[243].
Побег молодого Генриха, который не был простым ребяческим капризом, как поначалу был склонен думать король, стал превращаться в очень серьезную проблему. Сразу же после Рождества Элеонора, очевидно, жестоко поругалась с Генрихом и бежала в свое Аквитанское герцогство, забрав с собой Ричарда и Джефри. Архиепископ Ротру Руанский написал ей длинное письмо, возложив всю вину за ссору на нее одну. В заключение он писал:
«Пока дела не приняли дурной оборот, вернись со своими сыновьями к мужу, которому ты обязана подчиняться и с которым должна жить; вернись, пока он не преисполнился недоверия к тебе и твоим сыновьям. Мы не сомневаемся, что он будет всячески проявлять к тебе свою любовь и заверит тебя в твоей полной безопасности. Мы умоляем тебя – убеди своих сыновей быть послушными и преданными своему отцу, который ради них испытал много бед, избежал многих опасностей и претерпел столько трудов.
И чтобы то, что было приобретено этим упорным трудом, не оказалось разрушенным и рассеянным с бессмысленной легкостью, мы говорим тебе это, благороднейшая королева, во имя Божьей любви и с искренним милосердием, ибо ты наша прихожанка, как и твой муж.
Нельзя насмехаться над правосудием. Либо ты возвращаешься к мужу, либо с помощью канонического закона мы будем вынуждены подвергнуть тебя церковному суду. Мы не хотели говорить тебе об этом, но, если ты не прислушаешься к голосу разума, мы, скорбя и рыдая, сделаем это. Прощай»
[244].
