Был устроен совет, который должен был решить, что делать дальше. Наиболее осторожные заявили, что у них только четыреста всадников, и было бы настоящим безумием атаковать войско, которое, по их словам, насчитывает более восьмисот бойцов. Однако храбрецы заявили, что с врагом, который принес столько горя стране, нужно разделаться во что бы то ни стало и, поскольку их дело правое, победа от них не уйдет. Если перевести эти слова с языка монаха-летописца на язык рыцарей, то это будет означать, что они сгорали от желания вступить в бой с шотландцами.
Храбрецов оказалось больше. Поспав несколько часов, рано утром 13 июля, в субботу, они двинулись в путь и к пяти часам вечера проехали 24 мили. Тут на них опустился густой туман, и они не знали, куда едут. Они остановились, чтобы посовещаться. Бернард Балиол воскликнул: «Кто хочет, тот пусть возвращается! А я пойду вперед, даже если за мной никто не последует! Я не хочу покрыть себя несмываемым позором!»
Рыцари поехали дальше, а когда туман неожиданно рассеялся, увидели перед собой замок Олнвик и короля Вильяма с шестьюдесятью рыцарями, которые устроили перед его стенами турнир, думая, что им ничто не угрожает. Увидев приближающихся всадников, Вильям сначала принял их за отряд своих рыцарей, которые возвращаются из похода за фуражом. Но когда англичане развернули знамена, шотландцы поняли свою ошибку.
Вильям схватил оружие, вскочил на коня и повел свой маленький отряд на англичан, крича: «Сейчас мы узнаем, кто из нас настоящий рыцарь!» Его конь был убит под ним и упал на него, и Раннульф Гленвиль взял короля Вильяма в плен. Через несколько минут были захвачены и остальные шотландские рыцари.
Короткая схватка произошла как раз в тот момент, когда король Генрих заканчивал свою епитимью в Кентербери. Это совпадение убедило его, что победа при Олнвике была чудом, которое святой Томас сотворил в знак того, что простил Генриха II. И последний твердо уверовал, что они с Томасом теперь еще более близкие друзья, чем в ту пору, когда мученик был еще жив. Святой Томас сделался его личным покровителем и защитником на небесах, оберегающим Англию от бед. И теперь всякий раз, когда король возвращался из поездок на континент, он ехал прямо к могиле святого Томаса, чтобы поклониться его мощам.
Роджер Моубрей бежал в Шотландию, банды шотландских мародеров, узнав о пленении своего короля, поспешили убраться за реку Твид, и мятеж на севере почти сразу же угас. Раннульф Гленвиль заточил своего царственного пленника в тюрьму в Ричмонде, где тот стал дожидаться решения своей участи.
На следующее утро после получения известия о победе под Олнвиком король Генрих II, излучая силу и уверенность, отправился в Хантингдон, осада которого грозила затянуться до бесконечности. Незаконнорожденный сын короля, Джефри, привел к нему в помощь семьсот рыцарей из Линкольна. Когда они встретились, Генрих воскликнул: «Все мои сыновья оказались самыми настоящими ублюдками, а этот – самым верным и законным сыном!» Генрих взял на себя командование осадой и так энергично принялся за дело, что 21 июля гарнизон Хантингдона сдался
[287].
После этого он отправился в Восточную Англию, где граф Хью, получив от молодого Генриха и графа Филиппа пятьсот рыцарей и множество фламандцев, создал мощные оборонительные пункты в замках Фрамлингхэм и Банги. Из Бери-Сент-Эдмундс Генрих привел свое войско в Сайлхем, стоящий на реке Вейвни, и начал подготовку к осаде этих замков. Во время этих трудов конь одного из храмовников ударил его копытом по бедру и сильно поранил
[288].
Хотя граф Хью имел большое войско и две исключительно мощных крепости, пленение короля Вильяма, прекращение бунта на севере и победа Генриха II под Хантингдоном сильно убавили у него желание сопротивляться своему государю. Он предложил провести мирные переговоры, и Генрих выдвинул такие мягкие условия, что 25 июля он сдался; «он совершил оммаж, принес королю клятву верности и снова стал его вассалом». Граф Хью отдал королю заложников и заплатил тысячу марок штрафа. Фламандским наемникам, которых прислал граф Филипп, было разрешено вернуться после того, как они поклялись, что никогда больше не появятся в Англии с враждебными намерениями. Солдатам молодого короля позволили возвратиться во Францию с оружием и со всеми своими вещами. В приступе великодушия король отдал приказ, чтобы графу Хью вернули «третью деньгу», то есть третью часть всех штрафов, которые взимались судами графства
[289].
После этого король отправился в Нортгемптон и 31 июля провел здесь курию, которая решила судьбу мятежников. Вильяма, шотландского короля, привезли из Ричмондской тюрьмы на коне, связав ему ноги под его брюхом, и Генрих оставил его в тюрьме. Епископ Хью Даремский, который был слишком осторожен, чтобы присоединиться к мятежу, но, с другой стороны, ничего не сделал, чтобы подавить его, сдал королю свои замки Дарем и Норталлертон. Роджер Моубрей приехал из Шотландии и сдал Фирск; граф Феррерс отдал свои крепости, а Аскетилл Мэллори, констебль графа Лейстера, отдал королю Лейстерский замок
[290].
Генрих II обошелся с мятежниками на удивление мягко. Поскольку они воевали со своим королем, то вполне могли быть казнены, изгнаны из страны или могли лишиться всех своих земель. Однако граф Хью Норфолкский отделался штрафом, а другие – сдачей своих замков. По-видимому, сам Генрих и его современники считали, что горячим баронам время от времени нужно давать возможность спустить пар, по мере того как король все сильнее закручивал гайки, ограничивая их власть и отбирая у них право вершить суд. В хрониках того времени не говорится, что королевская власть все время усиливалась, что область юрисдикции королевских судов непрерывно расширялась, а баронских судов, наоборот, уменьшалась, но каждая страница отчетов казначейства просто кричит об этом. У людей всех званий под любым предлогом постоянно изымались деньги, начиная с огромных сумм, которые платили бароны для того, чтобы вступить в наследство, или для того, чтобы просто обеспечить себе милость короля, и кончая разорительными штрафами, которым подвергались простые люди, нарушившие тиранические лесные законы.
По мере усиления королевской власти ее представителями становились уже не графы или великие бароны, а профессиональные чиновники и судьи. Так, возник новый класс управленцев, которые имели скромное происхождение, получили образование в казначействе или при судах и целиком зависели от короля. Бароны хорошо видели, как эти люди замещают их, получая ту власть, которой раньше обладали только они, поэтому для графов и баронов считалось вполне естественным время от времени спускать пар в виде вспышек недовольства. Король относился к этому совершенно спокойно. И только тогда, когда бунты принимали регулярный характер, как это было в Бретани, он расправлялся с ними с предельной жестокостью.
