Новый год принес новые, еще более строгие законы. На Большом совете в Нортгемптоне, состоявшемся 25 января 1176 года, король ознакомил всех с новой ассизой, которая превосходила принятую в Кларендоне десятью годами ранее. Страна была разделена на шесть судебных округов; в каждом округе назначались по три юстициария. Все они в прошлом служили юстициариями, шерифами или чиновниками казначейства. Эти люди, впервые названные в документах казначейства за тот год «странствующими юстициариями», поклялись, положив руку на Евангелие, соблюдать эту ассизу и следить, чтобы все люди в королевстве выполняли ее требования. После этого король велел зачитать текст ассизы, которая представляла собой инструкции для юстициариев.
В Нортгемптонскую ассизу были добавлены три преступления – подлог, поджог и предательство, которые теперь входили в юрисдикцию юстициариев. Она совсем не упоминала о шерифах, а это означало, что новые юстициарии возьмут на себя ряд судебных функций, которые раньше принадлежали шерифам. Кроме того, преступникам, которые не выдержали испытания водой, должны были отрубать правую ступню, а после этого отправлять в ссылку.
Но главным нововведением этого совета стал документ, который позже получил название «Ассиза покойного предка». Согласно предыдущей ассизе о незаконном владении недвижимым имуществом, те люди, у которых незаконно отобрали землю, могли найти управу на обидчика в королевском суде. Однако в ней ничего не говорилось о законных наследниках, которые не могли получить того, что им полагалось по завещанию. До этого они имели право обращаться только в суд своего господина, который не хотел отдавать им наследство, и вполне понятно, что найти справедливости в этом суде они не могли.
Согласно новой ассизе, в случае если лорд феода отказывался передать землю законному наследнику, юстициарии должны были собрать двенадцать присяжных, которые обязывались принести клятву и подтвердить, что покойный на момент смерти был владельцем спорного надела. Вынеся свой приговор, юстициарии должны были проследить, чтобы наследник получил свою землю.
Этот указ стал очень важным шагом на пути ограничения власти баронов. Они лишались юридических функций даже в тех вопросах, когда речь шла об их собственной земле, а королевские суды становились важнее их судов. Несомненно, спорные участки земли принадлежали баронам, но они держали их от имени короля, а вся земля в Англии являлась его собственностью. И это была не юридическая фикция, а реальная собственность, и Генрих II постарался внушить это своим баронам, продемонстрировав, что его судебное право выше права баронов, а также конфисковав земли тех, кто вызвал его недовольство.
Странствующие юстициарии отправились в поездку по стране и к Михайлову дню успели объехать почти всю Англию. Все шерифы сообщили им, каким имуществом владеют беглецы и преступники, а также те, кто не прошел испытания водой согласно Нортгемптонской ассизе, и передали им списки этих людей, как требовала заключительная статья ассизы. Таких людей в стране оказалось 570 человек, а их имущество, конфискованное в казну, принесло государству 274 фунта 7 шиллингов 4 пенса.
По совету короля кардинал Пьерлеони собрал всех епископов и аббатов Англии на совет в Вестминстере, чтобы они выслушали «приказы и наставления верховного понтифика». Высшее духовенство собралось 14 марта, в воскресенье. Когда прелаты расселись по своим местам, архиепископ Ричард Кентерберийский занял самое почетное место – справа от папского легата. Архиепископ Роджер Йоркский не пожелал сидеть слева от кардинала, на менее почетном месте. Он стал требовать, чтобы архиепископ Кентерберийский уступил ему свое место, но, увидев, что тот не собирается этого делать, уселся ему прямо на колени.
Не стерпев такого оскорбления, слуги архиепископа, несколько епископов и монахи Кентербери спихнули Роджера на пол и принялись пинать его ногами, разрывая в клочья его одежду. Когда их разогнали, а архиепископа поставили на ноги, он, громко сопя, отправился к королю, чтобы показать ему свои раны и разодранное облачение. Когда он уходил, ему вослед неслись крики: «Иди, иди, предатель святого Томаса! На твоих руках еще не обсохла его кровь!»
Легат попытался успокоить собравшихся, но, видя, что они не желают ему подчиняться, распустил совет
[314].
Молодой Генрих уже более года провел с отцом. Король всюду возил его с собой, учил, как надо править страной, сажал рядом на всех советах – словом, делал все, чтобы завоевать его любовь и преданность, за исключением того, что молодой человек желал больше всего на свете. Отец до сих пор не выделил ему собственных владений, где Генрих был бы полноправным королем. Старший Генрих, без сомнения, думал, что учит своего сына искусству управления, а его сын считал себя пленником, которого таскают по стране, оторвав от друзей и всячески ограничивая в средствах.
Даже самые здравомыслящие авторы хроник отбрасывают всякую сдержанность, восхваляя его красоту и обаяние. «Он был прекраснее всех телом и лицом, наделен красноречием и дружелюбием, наслаждался любовью, милостью и расположением всех людей и обладал таким даром убеждать, что сумел поднять почти всех подданных своего отца на бунт против него, – пишет Уолтер Мэп. – Такой богатый, великодушный, вызывающий всеобщую любовь, красноречивый, прекрасный, энергичный, любезный со всеми, он почти ни в чем не уступал ангелам – и все превратил во зло». «Красивейший фонтан зла» и «самый прекрасный дворец греха» – такими эпитетами наградил его У. Мэп
[315].
Молодой Генрих решил избавиться от опеки отца и загорелся идеей совершить паломничество к раке святого Иакова Компостелльского. Его отец сразу же понял, что причиной того было не религиозное чувство сына, а «дурные советы льстецов, которые стремились избавить его от мягкого отеческого попечения». Король отказался отпустить Генриха. Молодой король много раз обращался к нему с просьбой позволить ему совершить паломничество, но отец был непреклонен. Тогда сын попросил отпустить его хотя бы в Нормандию, и король согласился. Молодой Генрих с женой и всем своим двором уехали в Порчестер, но встречный ветер в проливе не позволил им покинуть английский берег.
Генрих II отправился в Винчестер, где собирался провести свою Пасхальную курию, а поскольку сын все еще находился в Порчестере, пригласил его присоединиться к нему. 2 апреля, в Страстную пятницу, в Саутгемптоне высадились Ричард и Джефри, которые на следующий день приехали в Винчестер. Генрих II собрал всех своих баронов и епископов и отметил Пасху в кругу семьи. Из Ноттингема привезли его любимого медведя, а запись в отчетах казначейства свидетельствует о том, что на празднике присутствовала и королева, или, быть может, ей позволили выйти из тюрьмы и увидеться со своими сыновьями («Роберту Молду – 56 шиллингов, на оплату содержания королевы в Винчестере, по приказу короля»).
Ричард приехал в Англию, чтобы рассказать отцу о трудностях, с которыми он столкнулся в Аквитании, и попросить у него помощи. Прошлым летом он одержал победу над аквитанскими дворянами, но зимой разразился новый мятеж, да такой сильный, что Ричард испугался, что не сможет справиться с ним в одиночку.
