– Почему они все избиты?
– А их шо, привезли на курорт? За минеральные воды? Может, им еще пирожные раздавать? С бесплатными тапочками?
– Не понял?.. – Володя был обескуражен.
– Сопротивлялись, видимо, – пожал плечами Полипин. – Да не обращай ты за это внимания! Нужны они тебе. Что ты с них будешь иметь?
– Но какое отношение они могут иметь к убийству Когана?
– Никакое. Но что Бочаров сказал? Большое ша! Они политические, и дело Когана – политическое. Всё. Точка. Мы же договорились не обсуждать. Шо ты юлозишь, как вошь в бане?
Но Володя не мог успокоиться. Он даже направился к Бочарову, но того не было, он уехал к губернатору. И отсутствие Бочарова на месте несколько охладило Володин пыл. Тем более – до долгожданного литературного вечера оставался день. А больше Володю не интересовало ничего.
К концу дня Полипин принес новости. Отсутствовал он часа два, но вернулся очень довольный собой.
– Я знаю, кто брал дом Когана. Налет на его дом совершила банда некоего Корня. Чистый фраер, молодой авторитет, живет на Молдаванке, банду сколотил недавно. До того работал на железной дороге и был уволен – якобы за пьянство. Но на самом деле – за драку с мастером. Авторитет дерзкий, но не особо удачливый. Хотя с Коганом ему конкретно повезло. Есть мнение, что на Когана Корня кто-то навел – возможно, из прислуги. Она у Коганов меняется постоянно, потому что вечно конфликтует с характерной мадам Коган, ну ты сам знаешь.
– А чернявый бандит, который заинтересовался браслетом?
– Это – Гека, правая рука и бессменный адъютант Корня. Они друзья детства.
– Гека? Что это еще за имя такое? – удивился Сосновский.
– Это кличка. А может, и за имя. – Полипин изобразил, что смотрит документы. На самом деле ничего похожего не было. – Не знает никто. Гека сирота. Воспитывался в сиротском доме, затем работал грузчиком в порту, откуда был уволен за драку. После этого околачивался с контрабандистами, выходил с ними в море, но чего-то не поделил и ушел. После этого связался с Корнем, и с тех пор неразлучен с ним. С Корнем они воспитывались в одном сиротском доме. – Было ясно, что все эти сведения находятся просто в голове у Полипина. – Корень тоже сирота. Словом, типы отчаянные, способные на всё. И палец им в рот не клади. Банда Корня, кстати, сейчас контролирует достаточно большую территорию Молдаванки и пытается подобраться к Пересыпи. Но на Пересыпи правит Сало, а Сало – тот еще зверь. Пока до открытых столкновений не доходило, так как Корень пытается потеснить других лидеров Молдаванки. Но Сало держит Корня за швицера, а тот думает, шо за фраера. – Полипин всхохотнул. – Та да, и качает права, как за тут. А это шо не здесь. Но пока ему не удавалось. Похоже, Сало будет открыто иметь его за полного адиёта. Сейчас он сцепился с Ванькой Рвачом – помнишь, – обернулся Полипин к Володе, – торговка про него говорила? Многие считают, что Корень одолеет Рвача. И тогда – шухер, но по-другому…
Володя все переваривал информацию.
– Ты считаешь, что Корень и этот его адъютант Гека причастны к убийству Когана?
– Та ладно, – засмеялся Полипин. – Нет. Ни в коем случае. Зачем им за это?
В среду был проливной дождь, который начался на рассвете. К утру, едва Володя вышел из пролетки возле полицейского участка, дождь превратился в промозглый сырой туман, густыми хлопьями нависающий над городом. С туманом пришел холод – пронизывающий до дрожи, до оцепенения, полный студеной воды. Ежась и зябко кутаясь в шинель, Володя быстро поднимался по осклизлым мраморным ступенькам, думая только о том, что сегодня среда. А значит, скоро конец трупам, торговкам, женам, бандитам и всей этой мерзости!
Он будет читать стихи. Впервые со счастливых времен Петербурга. И, думая только о вечере среди одесских литераторов, Володя находился очень далеко от обычной полицейской работы. День прошел отстраненно, скомканно и плавно перетек в вечер.
Волнуясь, как школьник, Володя робко покрутил звонок квартиры на Ришельевской, адрес которой дал ему Пильский. За дверью слышались шумные голоса.
Дверь открыла девушка с длинными, беспорядочно свисающими на лицо темными волосами, с неестественно белым от белил лицом и глазами так густо накрашенными черной тушью, что они казались сплошными пятнами угольно-черной краски, из-за которой было не разглядеть зрачков. На девушке была мужская рубаха-косоворотка, подпоясанная тонким кожаным поясом, длинная юбка и – почему-то – кирзовые сапоги. В пальцах девушка держала мундштук, в котором дымилась черная египетская сигарета (Володя когда-то пробовал курить этот сорт – они были очень крепкими).
– Добрый вечер! Я… – начал было Володя, но девица, не говоря ни слова и не задавая никаких вопросов, просто посторонилась в дверях, пропуская его вперед. Затем так же молча закрыла дверь.
В огромной комнате с эркером, ярко освещенной хрустальной люстрой, яблоку негде было упасть, а под потолком стеной висел густой дым. Круглый стол посередине был заставлен бутылками с вином, стаканами, пепельницами, тарелками с дешевым печеньем и каким-то засохшим сыром – все неаккуратно, тарелки стояли буквально одна на другой. И вокруг этого стола толпилось очень много людей. Все они громко говорили, разом, перебивая друг друга, размахивая руками. В комнате было весело, громко, дымно и так шумно, что первые несколько минут Володя ничего не мог разобрать.
Кто-то подтолкнул его к столу. Девица в мужской рубашке сунула ему в руки стакан вина. Растерявшись, Володя пригубил вино – оно было кислым, отдавало сивухой и табаком, явно дешевым, и било в голову, заставляя усиленно кружиться яркие огоньки ламп.
В самой сердцевине этой толпы Володя разглядел журналиста Пильского. Он приветливо махнул ему рукой и продолжал беседу с небритым блондином в народной вышитой рубахе, который кричал так громко, что на какое-то мгновение даже заглушил всех вокруг.
– А я вам говорю, это мертвый мир! Это мертвое искусство прошлого! – кричал блондин, размахивая руками. – Мы должны разрушить его до основания, стереть с лица земли, а на верхушке построить свой, перевернув с головы на ноги корни всех слов, чтобы никто, кроме нас, не мог их понимать! Хватит мертвых, отживших слов! Мы должны впустить в мир свои новые слова!
Пильский тихо что-то сказал, от чего блондин разошелся еще больше:
– Мертвые люди! Вы посмотрите, сколько вокруг мертвых людей! Федоров, Юшкевич, Недзельская – это все мертвые души, отжившие тени прошлого! Мы сотрем их с лица земли! Кого интересуют их мертвые, устаревшие слова! Мы, именно мы здесь и сейчас – глашатаи нового мира, гладиаторы будущего! Именно мы творим будущее! Да здравствуют стихи, которые никто не станет понимать!
Толпа вокруг зашумела, зааплодировала. Какой-то рыжий парень в юнкерской шинели не по росту, явно с чужого плеча, тут же влез на стул, стоявший рядом, и принялся декламировать какие-то странные стихи. Впрочем, в Петербурге Володя уже слышал нечто подобное.
