Наконец Митяй поднес спичку к его лицу и вдруг выдохнул:
– Матерь Божья…
Его спутник, и сам увидев то, что так напугало Митяя, вдруг завопил неестественным, каким-то козлиным голосом:
– Гы… ы… ы…
Человек был привязан к столбу веревкой. Руки заведены назад. Голова запрокинута. На шее виднелась глубочайшая рана со сгустками запекшейся, багровой крови… Он был одет в офицерский морской китель иностранного образца, который был расстегнут, и вся грудная клетка трупа, на которой еще виднелись лоскутки белой сорочки, представляла собой сплошное кровавое месиво. В общем, было понятно, что человек мертв, причем очень давно…
К столбу, по всей видимости, его привязали уже мертвым, так как на траве под его ногами не было ни следа крови – Митяй специально посветил свечкой внизу, боясь наступить в кровь. Но самым страшным было другое. Лицо человека было сплошь вымазано темно-синей краской. И краска эта застыла, превратившись в какую-то дьявольскую маску, от которой в жилах просто сворачивалась кровь.
– Рвать когти надо, – продрав горло, хрипнул Митяй, – влипли, похоже… шухер…
Но бежать было поздно. За спинами биндюжников вдруг выросла внушительная фигура конного жандарма. И его громкий голос сразу вернул их к жизни:
– Шо это вы за тут делаете, а?..
Глава 8
Разговоры об убийстве на Балковской. Ида – героиня дня. Начало войны банд. Ранение Геки. Где его взять, этого одного короля?
С самого раннего утра весть о страшном убийстве рядом с Балковской Тане принес Гека. Но уже раньше она услышала об этом в лавке, где покупала свечи и муку.
– И шо делается в городе, или как? Людей убивают почем зря! Ой, вэйз мир! – причитал лавочник. – Повесили на фонарном столбе! Это ж надо – человека повесить! Красные, наверное.
– Да замолчи ты! Ничего ты, старый дурень, не знаешь, – накинулась на лавочника его супруга, которая только что вернулась с Балковской, куда ходила посмотреть, как жандармы оцепили спуск. – Никакие это не красные, а Людоед! Весь город уже говорит за Людоеда!..
– Кто? – испуганно спросила Таня.
– Убийца такой. – Довольная, что есть кому рассказать страшную новость, лавочница заговорила тихо и доверчиво: – Говорят, он уже обглоданный труп на решетку Горсада повесил, а сам части этого трупа в разных кафе разбросал, в еду! А теперь вот второй труп, на Балковской. Люди говорят, такой же самый, как тот, первый. Делает это Людоед.
– Да почему же Людоед? – спросила Таня.
– Не знаю, – лавочница почти зашептала, – так люди говорят. Тот, что с Балковской, моряк был. Иностранец. Страшное дело! Там такой шухер… Мышь не проскочит! Жандармы всю округу оцепили, начальство понаехало, все высокие чины – у них на белых кителях всё золотые эполеты, красота! И столько их там, просто не сосчитать!
– Выдумываешь ты всё, старуха! – не выдержал наконец лавочник. – Какие эполеты с золотом? Тебе бы все языком болтать!
– Сам болтаешь, дурень старый! Даром я ходила посмотреть через весь город? Все наши пошли, и я пошла. Это люди говорят за Людоеда. Говорят, он еще отрезает им головы!
– Кому им? – ехидно прищурился лавочник.
– Своим жертвам, дурень! – парировала жена.
Дома Таню уже ждал Гека. Он принес пирожки с вишневым вареньем и кормил ими бабушку. В конце концов, плюнув на всё, Таня познакомила бабушку с Гекой. Но, к огромному удивлению Тани, Гека бабушке понравился.
– Он хороший парень, хоть и грубоват, – сказала она, улучив минутку, – и видно, что у него доброе сердце. Такое сердце не предаст. Береги его дружбу. Тебе теперь так нужен друг.
– Я знаю, бабушка. Знаю.
– Он – друг. Пусть приходит. Тебе будет легче, – вздохнула бабушка, и Таня расцеловала ее в обе щеки, сбросив с плеч огромный груз сомнений после ее слов.
С тех пор Гека приходил к ним домой каждый день. А если Таня, к примеру, стирала, он ухаживал за бабушкой, причем так ловко, как не справилась бы и сама Таня. Гека снимал комнату на Сербской, но не любил быть дома.
– Это так, угол съемный, не дом, – сказал он, и Таня прекрасно поняла, что имел в виду.
– Я сирота. Меня выбросили в капусту, – как-то признался он. – Так, в огороде, и нашли. Причем в капусте в полном смысле этого слова! Бросили меня в чей-то огород в районе Фонтанских дач. Наверное, какая-то прислуга нагуляла. Так в сиротском доме и вырастили. Вместе с Корнем. Мы с ним с самого детства вместе росли. Он тоже сирота, как и я. Как и у меня, у него никого нет за весь белый свет. Только Корень всегда хотел бандитом стать, а я – плавать в море. Так и плавал, пока меня чуть не подставили под шухер, как не тут. Сбежал, с тех пор с Корнем. Мы с ним как братья друг другу. Ведь настоящих братьев ни у меня, ни у него нет.
– Я понимаю, – печально кивала головой Таня, – у меня кроме бабушки никого нет на свете. Умрет она, и я останусь одна.
– Не останешься. Я всегда с тобой буду, – твердо пообещал Гека, и Таня сразу поверила, что это действительно так. – Твои родители, они умерли?
– Не знаю. У меня всегда была только бабушка. Она воспитала меня. Она никогда не рассказывала мне о родителях. Я знаю, что ей трудно говорить об этом. Но мне так хотелось бы узнать… Может, потом, не сейчас… Я не хочу причинять ей боль.
– Счастливая ты! – вздыхал Гека. – Бабушка – это здорово! Она у тебя такая хорошая! За лучше всех!
Гека был добрым. Он кормил бабушку, в теплое время выносил на руках во двор, где возле крыльца устанавливал для нее удобное кресло, чтобы она могла подышать свежим воздухом. Беспокоился, чтобы она не замерзла, и, если было холодно, на руках заносил обратно. Таня была очень ему благодарна. Постепенно она так привыкла к Геке, что уже не могла без него обходиться.
А Гека узнавал от Корня все городские новости и сразу приносил их Тане. Именно от него Таня услышала все подробности об убийствах.
– Тот, кого нашли на спуске к Балковской, – мальтийский капитан, – рассказывал Гека. – В порту корабль стоит под мальтийским флагом – «Мальтийский сокол» называется. Ихний капитан с неделю как пропал. Ходил вместе с высшими чинами команды в рестораны и бордели… Они ждали погрузки… А груз на железной дороге задерживался… Вот и стояли они в порту. Ну, в общем, развлекался, значит. Ну как босяк с Дюковского сада!.. А потом вдруг пропал. Последний раз его видели в доме терпимости Лейбмана на Николаевском бульваре. Он кутил там со своим старшим помощником. В общем, девицы были в восторге – он денег не жалел, шампанское лилось рекой… Там такое за это рассказывали!.. А потом, представь, вдруг ушел в разгаре гулянки. Прямо посреди ночи! Ушел так внезапно, как будто забыл чё-то… Никому ничего не сказал, даже своему помощнику, который остался в борделе. Ну и исчез…
