– Условия были страшными, – торопился передать информацию Гека, – Корень отдал Салу ровно половину своей территории, плюс пообещал откупные. А Сало назначил такую сумму откупных, что только держись… Вырванные годы – кошмарный фасон! И заплатить все это придется до конца месяца, бо Сало перестреляет всех к чертовой матери… А где взять деньги, просто ума не приложу…
– Но это же несправедливо, – влезть на территорию Корня да и еще заставить его платить откуп! – возмутилась Таня.
– Конечно, несправедливо. – согласился Гека. – А кому за это скажешь? Еще пару лет назад город был поделен, все воровские законы соблюдались строго. Здесь был парадок, парадок – или как?.. За этим следил Мендель Герш. Ша, говорил Мендель Гарш, сделайте мине парадок, бо горло простужаете. Но Герш уже давно отошел за дела, он больной и старый, и давно не заправляет ничем в воровском мире. Две большие разницы – там и за тут. Вот и пошел разброд. Мало того, что мешаются политические – анархисты со своими взрывами, так и все банды враждуют друг с другом, вот, например, как Сало с Корнем. Грандиозный шухер! Так что Корню придется платить и засохнуть глазом, шоб уши не завяли. Выхода нет. Вот такой фасон.
– Король должен быть один, а не все короли сразу, – задумчиво проговорила Таня, распаливая огонь в печке, чтобы согреться от промозглого холода, – и должен быть такой король, который снова поделит на части город, и все будут работать в своем месте, и никто никому не будет мешать.
– Так-то оно за так, – вздыхал Гека, – да где его взять, этого короля? У всех за дурною головою ноги через рот пропадают! Корень слабохарактерный, Калина – вообще слизняк, его никто слушать не будет. Ванька Рвач – жулик, швицер, с легкостью обдурит и своих, и чужих. Яшка Чалый – пустое место. Щеголь – тот только с бабами и воюет, дешевый фраер. Зуб – он простоват, обыкновенный деревенский дурак, который влез в город, а всё ворует лошадей. А Сало – зверь, он убийца, его боятся и ненавидят. Такой, как Сало, всем в горле вырванные годы. Он с легкостью замочит кого угодно, и ни с кем вообще не станет за это говорить.
– Неужели нет никакой управы на этого Сала? – спросила Таня, глядя на огонь.
– Пока нет. Деньги придется платить. Или парадок, или как? – горько усмехнулся Гека.
– Тогда у Корня выход один, – Таня задумчиво смотрела на огненные языки пламени, – Корень должен снова сделать налет, да такой налет, чтобы взять сразу столько, чтоб и с Салом расплатиться, и свой авторитет поднять. Причем делать так нужно быстро. Но насколько я понимаю, Сало и после того не оставит Корня в покое – до тех пор, пока все у него не отберет.
– А может, мы соберемся к тому времени с силами. И этот швицер, Сало, будет здесь за коня в пальте! – воскликнул, воодушевляясь, Гека.
– Нет. Корень слабый, – покачала Таня головой. – За него должен вступиться кто-то сильный. А сильного нет. Поэтому вам навечно этот конфликт с Салом. До тех пор, пока на Молдаванке не появится настоящий король.
– Какая ты… – Гека восторженными глазами смотрел на Таню, – какая ты всё же… Говоришь о делах, за которых ни одна женщина ничего не поймет! И так говоришь правильно, что любо слушать. За всё!
– Чушь это, Гека. Женщины все понимают. Только никто не хочет с ними говорить. Ничего в этих делах нет сложного, – вздохнула Таня, – реальная жизнь, а не эта ваша войнушка с пальбой, гораздо сложней.
Она знала, о чем говорила: в последнее время бабушке становилось все хуже и хуже. От кашля она уже не могла вставать. Задыхаясь, бабушка хрипела всю ночь, и Таня с ужасом смотрела на ее синеющее лицо. Денег на лекарства не было.
Яркие лучи теплого не по-зимнему солнца согревали булыжники мостовой. Солнце вышло в самом начале зимы, и все воспринимали это как радостный знак. Было тепло, как весной. Люди открывали окна в домах и выходили на улицу, наслаждаясь неожиданно теплой погодой.
Таня остановилась напротив ломбарда на Мясоедовской, окна в котором были распахнуты настежь. Молоденькая служанка протирала вывеску над окном мягкой фланелевой тряпкой. Поправив платок, полностью закрывающий ее волосы и большую часть лица, Таня направилась к ломбарду.
По Мясоедовской проехала груженная овощами телега, затем – элегантный экипаж с кучером в белых перчатках. Парочка конных жандармов прогарцевала по направлению к Еврейской больнице. Таня подождала, пока все они не скрылись из виду. Затем решительно направилась к служанке.
– Эй, сестрица, узнаешь за меня? – окликнула она девушку, и та, опустив тряпку, с недоумением уставилась на Таню.
– Нет. А ты кто такая?
– Да с Бессарабского тракта я, что возле Аккермана. Землячка твоя!
– Из Салганов, что ли?
– Ну точно, из Салганов!
Девушка бросила свою фланель и подошла к Тане.
– Что-то я совсем не помню твое лицо. Ты не от Степашиных, часом, будешь?
– Ну точно, от Степашиных! Да помнишь ты меня. Мы с тобой виделись перед твоим отъездом.
– Ой, так ты Фекла, наверное!
– Она самая.
Все подробности о происхождении служанки ломбарда Таня выяснила в москательной лавке, где девица покупала керосин. Таня с легкостью разговорила жену москательщика и без труда получила всю требуемую информацию.
– Ой, а как там дома? Как старик Степаныч?
– Болеет сильно. Говорят, зиму не переживет. А твои кланяться велели. Я ненадолго в городе.
Обрадовавшись встрече с «землячкой», служанка пустилась в воспоминания, и не мудрено: все девушки из села, отправленные родными на службу в Одессу, отчаянно скучали по дому, по уровню своего развития оставаясь детьми.
– Да как же тебе служится, родные твои спрашивают? – перебив поток красноречия девушки, спросила Таня. – Хорошо ли хозяева относятся, не обижают ли?
– Да слава Богу, не обижают. Хорошо.
– А семья богатая?
– Да так, скорее зажиточная. У хозяина дела в последнее время идут не очень. Как в прошлом месяце его бандиты ограбили, так до сих пор не восстановил кассу. И хозяйка после этого долго болела.
– Упаси Господи! – Таня всплеснула руками. – Да кто грабил-то?
– Да бандиты не местные. Говорят, из Бессарабии. Здесь, на Молдаванке, их не знают.
– А денег много взяли?
– Всё, что в доме было, – серебро столовое, золото, да колечки хозяйские, позолоченные.
– Да, страшное, дело.
– А сейчас жалованье мне задерживают. Говорят, нет денег после налета проклятого. Хозяин деньги не восстановил. Хорошо, хоть кормят.
Поболтав еще со служанкой о том о сем, Таня натянула платок на лицо и пошла прочь – прямо к Геке, который недавно переехал на Госпитальную, сняв другую комнату. Но его не было дома, и Таня, злясь в душе, вернулась к себе.
Дело в том, что этим вечером Корень планировал налет на тот самый ломбард на Мясоедовской, и Таня по своему собственному почину узнавала подробности от служанки. Честно говоря, она нервничала. С самого начала этот налет казался провальным, так как особо богатых ломбардов на Молдаванке не было. Крупные ломбарды находились исключительно в центре, но чтобы грабить там, у Корня не было ни стволов, ни людей.
