– Мадам, унизьте вашу цену! Шо я стою битый час, как полный адиёт? Эта риба желтая, как ваши вырванные годы! Или я вам не тут, а за здесь? Не делайте мине нервы на кицкины лапы! Или я стою, или я никак за здесь?..
Золотистые лучи жаркого солнца освещали кувшины с медом и красные яблоки, тонули в грудах разноцветных овощей и застывали на глянцевой поверхности контрабандного шелка, казавшегося просто королевским товаром. И на этом фоне, над всем этим стоял постоянный гул, шум людских голосов, способных заглушить морской прибой.
Бродячие торговцы, торгующие с лотков на развес, расхваливали свой товар. Чего только не было на лотках, подвешенных на грудь на манер короба знаменитых древних коробейников! У говорливых торговок разбегались глаза от пестрых лент и сладких пирожков, от гребешков и булавок, и травяных букетов для изготовления «лучшего приворотного зелья».
– Ленты! Николаевская мануфактура! Карамель Ландрин! Помада из пчелиного воска! Румяны, кому румяны! Сладкие пирожки из тыквы! Айва, айва! Варенье из розы – снимает все болячки! – Голоса перекрывали один другой и без труда находили свое место в общем хоре, достигая ушей покупателей.
Толстая, пестрая торговка контрабандным шелком в сердцах плюхнула на прилавок отрез ткани и, состроив выразительную гримасу вслед удаляющейся от нее покупательнице – гримасу, на которую способны только одесские торговки, – сказала, обращаясь к своей соседке, торговке медом:
– Устала сегодня – как кура на сносях! К полудню дело близится, а я не распочинилась. За глаза темно – сердце выскакивает!
– Покупатель ныне плохой, – поддакнула торговка медом, – все ходют и ходют, а чего ходют, и сами не знают. За воздух топчут.
Тут до них донесся истошный вопль мальчишки-разносчика:
– Пирожки! А кому сладкие пирожки!
– Эй, пацан, а ну иди сюда! Шо ты там казал за пирожки? – Торговка тканью приободрилась и замахала мальчишке, который и без того уже шел на ее зов. – Шо в пирожки?
– Вот с яблоком. Здесь сахарные. А тут с вишневым вареньем.
– Дай-ка мне два – вот этот, с яблоком, да и за сахарный тоже!
Пока мальчишка бодро отсчитывал сдачу (впрочем, не забыв ошибиться в свою пользу на копейку), торговка медом с завистью смотрела на свою соседку, уже державшую аппетитный пирог в руке, – у нее денег не было.
Надув щеки от удовольствия, торговка тканью щедро откусила яблочный пирожок. И тут же состроила недовольную гримасу. В зубы ей сразу попало что-то твердое – ну прямо не укусить! Наверняка плохо порезали яблоки. Чертыхаясь и выплевывая кусок пирога, торговка засунула палец в рот и без труда вытащила какой-то большой твердый кусок, на ощупь даже больше, чем половинка отрезанного яблока. Она выплюнула находку на ладонь, а затем поднесла к свету. Тонкий звук, вырвавшийся из ее груди, больше походил на писк грудного ребенка и никак не вязался с немолодой уже женщиной пышной комплекции. Ничего не понимая, торговка уставилась на ладонь.
Там, тускло поблескивая желтоватым сплющенным ногтем, лежал отрезанный человеческий палец…
– Святые угодники!.. Святой Георгий, защити нас!.. – взвизгнула торговка медом, отлично разглядевшая страшную находку. Тетка, нашедшая отрезанный палец в пирожке, вдруг задрожала всем телом и, распрямив мощную грудь, издала утробный вопль, заставивший замереть целый рынок. После этого она закатила глаза и замертво рухнула под прилавок.
Глава 2
Володя Сосновский едет в Одессу. Литературное «величие», или «Стихи бешеной собаки». Ночной «пьяница» возле решетки Горсада. Первый труп
Поезд Санкт-Петербург – Одесса мчался сквозь бескрайнюю степь, на последних километрах пути почти не делая остановок. Развалившись на мягком диване, без сна, Володя Сосновский бесконечно долго смотрел в запотевшее от предрассветного тумана окно. Он мечтал об Одессе. Долгий путь в поезде был дорогой к его свободе. А дорога к свободе не может быть бесконечно длинна, если в самом конце ждет настолько благая цель.
Благой целью Володи Сосновского был город у моря, в котором он надеялся обрести себя, отдалившись от всего, что окружало его долгие годы. Прежний, домашний круг, университет, далекие друзья – все растворялось, уходило в прошлое, превращаясь в бесплотные тени на толстом стекле поезда, запотевшем от тумана. Володя Сосновский думал только об одном. И никто из его семьи, в полном составе явившейся на долгие проводы на вокзале, даже не догадывался о том, что, сев в поезд, прежний Володя Сосновский, выпускник юридического факультета Московского университета, благородный молодой человек из богатой и знатной дворянской семьи, перестал существовать. Семья сокрушалась, считая отъезд в Одессу настоящей ссылкой. Но для Володи всё это было не так. Путь в Одессу был дорогой к долгожданной свободе.
А потому, развалившись на удобном, мягком диване в спальном вагоне, Володя почти все временя ехал практически без сна. Володя думал о себе. Он мечтал быть писателем, сочинять стихи. Но там, в далеком Петербурге, в кругу семьи, все это оставалось недостижимой мечтой. Здесь, по дороге в Одессу, это становилось реальностью.
Стихи Володя Сосновский сочинял давно, еще с первого курса университета. И его совершенно не смущало, что большая часть его творений никак не отличалась ни правильными рифмами, ни складностью.
Все началось в маленьком кабачке возле Петербургского вокзала, куда его затащили друзья. Он как раз приехал на каникулы из Москвы и занимался только тем, что отсыпался, ел и гулял, большую часть времени проводя со старыми друзьями еще из гимназии. Именно они и затащили его в кабачок, название которого потом он так и не смог вспомнить, как ни пытался. Там он впервые услышал, как читают стихи – новые стихи, и в тот самый вечер заболел футуристами.
Громогласный, режущий рифмами парень почти двухметрового роста, взобравшись на стол, размахивал кулаками и поливал склоненные головы слушателей мощным потоком яростных рифм. Что это были за рифмы! Володя никогда не слышал таких слов, они перевернули ему всю душу, прожгли изнутри. Так впервые он познакомился с Маяковским.
Вернувшись в ту ночь домой, Володя больше не спал. До самого рассвета он расхаживал по своей просторной комнате в родительском доме и думал только о том, что обязательно должен вот так научиться оперировать рифмами. Чем он хуже? И если этот громогласный детина может писать такие стихи, почему не может он? Нужно приложить немного усилий, стараний, и он тоже сможет вот так – сыпать бешеными рифмами, забравшись на стол.
Избалованный благополучной жизнью в кругу любящей семьи, Володя Сосновский свято верил в избитую истину – девиз всех посредственностей: писать может кто угодно. Талант от Бога – ерунда, любой талант можно развить, если научиться и всё делать по правилам. Забросив свои университетские занятия, Володя принялся писать стихи. С тем и уехал в Москву, где состоялся его первый поэтический дебют в известном на всю Москву заведении мадам Розы.
