Процесс невероятно увлекал, и Володя чувствовал огромный прилив сил. Поезд, стуча колесами, вез его к неизвестному одесскому будущему.
Сквозь плотный туман никто и не заметил, как наступил рассвет. Тускло горящие фонари были похожи на размытые желтые пятна, не освещающие ничего вокруг. Тонкие лучи света поглотила белесая плотная пелена тумана. Туман пришел с моря.
Дерибасовская стала пустынной. Лишь несколько редких прохожих, загулявших в веселых городских кабачках, ускоряли шаги, стремясь поскорее забраться в тепло, потому что вместе с туманом с моря пришел холод. Те, кто еще уверенно держался на ногах, старались идти быстрее, поближе к середине улицы, опасаясь воров, прятавшихся в темнеющих подворотнях. Но в этот тихий, почти мертвый час не было и воров. Гасли ночные фонари, а витрины кафе-шантанов, работавших всю ночь, закрывались ставнями и решетками.
Город погружался в сонную дрему самого тихого ночного часа. Это было единственное время суток, когда Дерибасовская казалась пустой, застывая в сонном оцепенении, чтоб затем снова возродиться к бурной ночи.
Двое пеших жандармов шли посередине улицы, представляя нечто вроде патруля. На самом деле их ночное дежурство было закончено. Шли они в казармы, прекрасно зная, что в этот час никогда и ничего не происходит. Их шаги глухо печатались на булыжниках мостовой и раздавались эхом на пустынной улице.
Так, двигаясь быстро и почти не переговариваясь, жандармы шли по Дерибасовской к углу Преображенской, откуда оставалось лишь несколько кварталов до казарм, расположенных на Софиевской, внизу. Поравнявшись с Горсадом, закрытым в это время, жандармы чуть замедлили шаг, разглядев темную тень ночного пьяницы, привалившегося к решетке.
– Эй, глянь за сюда! – Один из жандармов лениво толкнул своего спутника локтем. – Пьянчужка из подворотни вывалился! Давай погоним, или как?
– Оно тебе надо? – Второй так же лениво пожал плечами. – Толку-то с него? Наверняка и пары грошей не наберется за штраф. Не тот фасон! А нам возиться.
– Ну, тоди заодно. Хотя за начальство – может быть шухер – помнишь, шо пьянчужка, которого мы в прошлый раз упустили, был какой-то важный за политический швицер.
– Да брось! – Жандарм откровенно зевнул. – Это было раз. Хочешь сказать, пьянь под решеткой Горсада важная птица? Не смеши мои тапочки! Пошли лучше спать.
– Ну давай хоть турнем! Шоб он так жил, как мы будем за это смеяться! Когда свалится с перепугу – за наш шухер! Хоть посмеемся… Или?
– Ладно. Но только если не за долго.
Жандармы не торопясь изменили направление и пошли прямиком к решетке Горсада, где виднелась неподвижно застывшая тень человека. Приближаясь, служивые приняли бравый, залихватский вид. И любитель гонять загулявших пьянчужек неожиданно рявкнул во всю силу своих легких.
– Здесь не стоять! Не положено! Здеся не тут!
Это было действительно так неожиданно и громко, что из подворотни напротив, через дорогу, вылетел беспризорный мальчишка, спавший в парадной на ступеньках, и пулей полетел через всю улицу. Но человек возле решетки даже не пошевелился, не сдвинулся с места. Тут только жандармы заметили, что руки его широко раскинуты в стороны и словно цепляются за прутья, а голова безвольно опустилась на грудь.
– Эй ты! А ну смотреть, когда за тебя разговаривают! – Для острастки жандарм даже ткнул мужчину в плечо, как вдруг…
Первый из них застыл на месте, широко раскрытыми глазами уставясь на страшное зрелище. Второй же издал нечто вроде утробного горлового звука – так воют дикие животные в момент паники или необъяснимого страха. И было от чего: на решетке Горсада висел труп. Более того: этот труп был привязан веревками к решетке так, что ноги его не доставали до земли, а руки были широко раскинуты в стороны. Страшная поза напоминала позу распятого Христа.
Лицо мужчины представляло собой застывшее кровавое месиво, где все черты были изуродованы. А на руках, привязанных к решетке, не было пальцев – они были отрезаны. Определить его возраст по разбитому лицу было невозможно. Можно было только судить о положении этого человека по его одежде – темному сюртуку из довольно дорогой шерсти и промокшему от крови контрабандному шейному платку. Сюртук был расстегнут. Белая рубашка была порвана в клочья, и клочья этой одежды представляли собой сплошное кровавое месиво, покрывавшее всю верхнюю половину тела.
– Господи… Святые угодники… – Оба жандарма изменились в лице. Посерев от страха, они жались друг к другу, словно стремясь спрятаться, защититься от страшного зрелища. Но зрелище было здесь, оно оставалось неизменным, наводя жестокий, ничем не объяснимый ужас.
Любитель пугать пьянчужек толкнул своего спутника:
– Беги за помощью. Зови наших – за Преображенскую кого-то, там должны быть. А я покараулю здесь.
Предложение не надо было повторять дважды. Перепуганный жандарм бросился бежать по улице со всех ног. Оставшийся возле трупа повернулся спиной, так, чтобы больше его не видеть, и неподвижно застыл, глядя в одну точку прямо перед собой.
Ночные фонари светили совсем тускло. Свет еле-еле пробивался сквозь хлопья густого тумана, покрывавшего землю. Глядя на расползающийся по булыжникам мостовой туман, жандарм думал о том, что служит вот уже четыре года и видел многое… Но подобного он не видел никогда.
Туман – это было первое, что увидел Володя Сосновский, ступив на одесскую землю. Морщась, он пошел по перрону, стараясь держаться бодро и еще не зная, как с этого момента непоправимо изменилась его жизнь.
Вместо дяди Володю встречал бравый прапорщик, отрапортовавший бойко, но неразборчиво, что высокоблагородие велели молодому человеку поехать с ним. Путешествуя, Володя чувствовал небывалый прилив сил, сна не было ни в одном глазу. Но едва поезд прибыл к месту назначения, как на него разом навалилась усталость, словно пытаясь своей пудовой тяжестью пригвоздить к земле. А веки стали падать вниз, как будто действительно налились свинцом. Володя попытался взять себя в руки и взбодриться от холодного воздуха, но это помогло мало. Он пошел за прапорщиком, чувствуя, что засыпает на ходу.
– Куда мы поедем? – Володя был твердо уверен, что отвезут его в дом к дяде, где он сможет привести себя в порядок и немного поспать. Но прапорщик бодро отрапортовал:
– Велено доставить ваше благородие в участок. Там вас ждут.
Усаживаясь в пролетку, Володя со злостью думал об этой досадной помехе в виде свалившейся на него поездке в полицейский участок. Не заставят же его, в самом деле, работать в день приезда! Тогда к чему этот цирк? Раздражение немного помогло прогнать сон. И когда пролетка остановилась, Володя был уже спокоен и зол.
В окружении жандармов по каменной лестнице главного входа спускался высокий представительный пожилой мужчина в мундире. Рядом с ним – жандарм чином пониже, который все говорил ему что-то и говорил.
– Господин Сосновский, рад, что вы готовы приступить к службе. Я ваш начальник, подполковник Бочаров. Ваши вещи отнесут в мой кабинет, вас я попрошу поехать со мной.
