За этими словами последовало тяжелое молчание. Томас попытался исправить положение:
– Конечно же, Диотима говорит несерьезно. Боюсь, иногда ей изменяет чувство юмора.
– Не будем к ней слишком строги, – сказала ее мать. – Помнится, в молодости ее отец, теперь непоколебимо серьезный человек, часто удивлял меня непочтительными суждениями о крупных деятелях прежнего поколения. Она тоже остепенится, как все мы.
После этих утешительных слов гости разошлись.
Сомнения, засевшие в голове Диотимы, питались различными открытиями. Найденный ею древний фолиант привил ей вкус к раскопкам в пыльных закромах университетской библиотеки, куда мало кто заглядывал. Там ей попался рассказ о недостойном Инке, уклонившемся от обязанности поедания священной невесты. Оказалось, что в его время у него было много сторонников, утверждавших, что неспособность солнца снова засиять – это иллюзия. Они доказывали, что жрецы ночами переводят стрелки часов в общественных местах вперед, а днем назад, создавая впечатление, что дни не удлиняются, а ночи не укорачиваются. По их утверждениям, выпадение волос и зубов у Инки вызывалось медленно действующим ядом и что убит он был не молнией, а разрядом между двумя заряженными электрическими полюсами. Его наследник, естественно, боролся с сектой нигилистов, и она была жестоко подавлена. Но Диотима обратила внимание, что против нее употребили только репрессии, а не аргументы.
Новый удар по ее пошатнувшейся вере нечаянно нанес ее дядя, занимавший высокий пост при Инке. Сильно захворав, он наговорил в бреду много такого, что слышавшие его сочли полнейшим безумием. Но Диотима, иногда игравшая при нем роль сиделки, отнеслась к его фантазиям как к истине в последней инстанции.
Заходясь смехом, он говорил:
– Люди воображают, что священную невесту выбирают жрецы. Представляю, как бы они приуныли, если бы узнали, что ее отбирают придворные евнухи за способность наилучшим образом удовлетворять похоть Инки!
Официальной обязанностью придворных евнухов было распевать древние гимны в честь солнца в величественном храме, главном святилище захатополкианской религии. Их неземные голоса наполняли всех внимавших им чувством, принимавшимся за божественный дух. Слушая гимны, верующие воспаряли сердцами к небесами и достигали единения с Божеством. Невыносимо было думать о них как о сводниках при развратнике, напялившем обманчивую маску. Но именно на такие мысли натолкнул Диотиму дядин бред.
Эти откровения о подлогах – одном давнем, другом повторяющемся год за годом по сию пору – вызвали у Диотимы глубокое отвращение к догме, которое ей до сих пор удавалось скрывать. Беседуя с Томасом, она держала при себе свои самые опасные мысли, надеясь превратить его в своего единомышленника медленно, постепенно, шаг за шагом. Она знала, что преждевременный шок наверняка его оттолкнет. Фрея, при ее несравненной красоте, была слишком пресной, слишком неумной, чтобы вызвать у Томаса глубокое чувство. Другое дело Диотима: она его пьянила, вызывала у него безумное вдохновение и одновременно испуг. С ней он чувствовал восторженное головокружение, охватывающее альпиниста на опасном ледяном склоне. Он не мог ни оторваться от нее, ни полностью ее принять, ни полностью отринуть.
Глава IV
Фрея
Однажды, когда неразлучная троица сидела у горного ручья, погрузившись в беседу, Диотима заметила двух мужчин, следивших за ними из-за деревьев, и по одежде опознала в них придворных евнухов. Один указывал на Фрею, другой важно кивал. Спутники Диотимы не заметили евнухов, ей же, помнившей слова дяди, их появление и поведение было совершенно ясно. Она побледнела и тихо предложила вернуться в город.
– Почему? – удивились Фрея и Томас.
На безопасном расстоянии от евнухов Диотима объяснила, что, как ей известно, следующей невестой Захатополка станет Фрея.
– Откуда ты знаешь?
– Об этом сейчас нельзя. Но вы увидите, что я права.
Вскоре о выборе Фреи было широко оповещено. Ее охватил восторг, все те чувства, которые во времена греко-иудейского синтеза приписывали Богоматери, узнавшей Благую Весть. Диотима пришла в ужас: у нее уже не было веры, и она не могла смириться с тем, что ее лучшая подруга обречена на ужасную смерть. Томас знал, конечно, что Диотима находится во власти далеко не ортодоксальных чувств. Он ее не одобрял, но осудить ее было бы для него слишком больно. Родители Фреи, как и следовало ожидать, тоже пришли в восторг от выпавшей их семье великой чести. Мать поздравляла Диотиму с тем, что она – подруга счастливой избранницы, и хвасталась этой дружбой перед всеми гостями. Через несколько дней после уведомления Фрею лишили любых контактов с мирянами и подвергли длительному процессу очищения и канонизации, предшествовавшему обожествлению. Диотима заранее ее оплакивала, Томас, наоборот, пытался ликовать, но тщетно. Диотима, все еще надеявшаяся его перевоспитать, старалась, чтобы их разногласия не привели к разрыву. Все месяцы подготовки Фреи к закланию их отношения оставались в подвешенном состоянии.
Под влиянием ритуалов, усовершенствованных евнухами за долгие столетия, Фрея все больше погружалась в мистический экстаз. Евнухи не отходили от нее и обращались с ней, как с божеством. Ее наряжали в прекрасные старинные одежды, предназначенные только для невест Захатополка. Каждое утро на рассвете ее обмывали в тайном ручье, входить в который всем, кроме Невест Захатополка, запрещалось под страхом смерти. В усыпанной драгоценностями часовне, стены которой пестрели мозаиками, посвященными земной жизни Захатополка, она внимала священным песнопениям, выводимым неземной чистоты скопческими голосами. Ее кормили особой пищей, недоступной для обычных людей. Ей давали старинные поэтические книги, прославлявшие переход Луны в объятия Солнца, с изображениями Захатополка и его невесты, обнимающихся со священным пылом. В мире древних легенд и ритуалов слабела ее память о прежней жизни. Она двигалась, дышала, как во сне. Ей казалось, что в нее день за днем все неотвратимее вселяется душа Богини.
Наконец настала великая ночь. Облаченная в лучащееся синее платье с несчетными звездами, с горящим факелом в руке, она медленно спустилась по священной лестнице к ждущему ее Инке. Спускаясь, она пела песню колоссальной древности и почти невыносимой красоты. Шагнув с последней ступеньки, она допела песню и увидела перед собой долгожданного Инку.
Толстогубый, с носом картошкой и свиными глазками, заплывший жиром, он тем не менее показался ей божественным Созданием, земным воплощением Захатополка. Он грубо схватил ее и прохрипел:
– Долой одежду! Я тебя заждался!
Она решила, что Бог должен поступать именно так, и радостно приняла возможность унизиться перед Ним. После ритуала он уснул и захрапел, а она блаженно уставилась на спящего. В середине ночи жрецы бесшумно открыли потайную дверь и поманили ее. Медленно, как в забытьи, она заскользила навстречу смерти.
Пробудившись, Инка спустился к завтраку. Отведав кушанье, он проворчал:
– По крайней мере, в этом году ее как следует прожарили.
