– Вроде хватит, пошли обратно.
Обратно три километра. А там опять Филатов. Ну что он издевается, можно же сразу!
– Так-с, вроде в порядке сейсмограф. Теперь датчики Гейгера. Евгений! Берите пушки с излучающим материалом и туда, пропуск не забудьте! Датчики сами ставили? Вот установите рядом пушки.
Женька прошел еще пять километров на лыжах. Датчики присыпало снегом. Пока разгребал, пока расставлял пушки – свинцовые цилиндрики с дырочками, внутри которых находились колбы с радиоактивным материалом, – стемнело. Когда доплелся до кунга, там все пили чай.
– Молодец, Евгений! Все датчики работают, трещат, родимые. Давайте-ка, скидывайте шубу, да чайком побалуемся.
Женька с удовольствием взял горячую эмалированную кружку, потянул губами чай. Один из сейсмологов вытащил бутылку, вопросительно глянул на Филатова. Тот махнул рукой: разливай. Выпили, пошли разговоры.
– Вот скажите, ядерные устройства – это добро или зло? – вопрошал радиометрист, особо некрепкий на алкоголь.
– Ну конечно добро, неоспоримая помощь народному хозяйству страны, – отвечал еще практически трезвый сейсмолог.
– А ведь все мы работаем в секретном НИИ, а НИИ это в первую очередь делает все для армии, а стало быть, для убийства! – не унимался радиометрист.
– Убийцы не мы, а американцы, они напасть хотят, мы лишь сдерживаем их напор, в том числе и атомными ракетами. А мы – вот сейчас, конкретно – помогаем стране, обеспечиваем водой засушливые регионы.
– Чего делаем? – не поверил собственным ушам Женька.
– Реки поворачиваем!
– Александр Васильевич, это правда?
– Вроде да, Печору в Волгу запустить хотят. Тут до нее недалеко, канал сделаем, и потечет… наверное.
– Но это же смешно!
– Что же смешного? При имеющихся у человечества знаниях и ресурсах сейчас многое возможно. Мы теперь как боги.
– Да не может человек быть богом. Потому что он не может постичь сущность бытия, природы, Вселенной! – Женька выпалил это и пожалел, мысли свои он старался держать при себе, да и тут не по рангу выступил. Еще подумают, что он в Бога верит, а он не верит после расставания с Катей. Просто таковы его выводы.
Александр Васильевич удивленно посмотрел на молодого сотрудника, который только что пробежал на лыжах километров пятнадцать. Может, перепил или перебегал?
– Молодой человек, вы семинарию заканчивали или физфак? Вы находитесь на острие науки, человеческих знаний, вы видите, что физика шагает вперед семимильными шагами. Еще пятьдесят лет назад мы жгли уголь в печах, а сейчас расщепили атом и подчинили его себе. Даже космос уже не представляет для нас что-то недосягаемое.
– А как появилась Вселенная? – допустил еще одну ошибку Женька.
– Ну-с, это смешно! Экстраполяция гравитационной теории Эйнштейна дает нам представление о рождении Вселенной из бесконечно плотного и горячего тела. Потом бах – взрыв. Насколько я помню, даже в постановлении Академии наук, одобренном Центральным Комитетом, теория Большого взрыва принята за основную. Вы должны это знать, вы физик!
Тут Женьку понесло. Сейсмологи сидели тихо, а радиометрист давно лежал на стуле, погрузившись в свою собственную Вселенную пьяного сна.
– Александр Васильевич, а как же тогда утверждение Хокинга о том, что ваша вышеназванная сингулярность не подчиняется законам физики? Как быть с бесконечной плотностью и энтропией? Вы хотите сказать, что при максимальной энтропии у вас будет максимальная температура?
– Ну… А кто такой Хокинг? Я его не знаю.
Женька осекся. Читать запрещенную литературу было нехорошо, а проклятого Хокинга с его нелинейными взглядами на космологические проблемы подсунул ему Генри в ответ на просьбу достать что-нибудь по теме его будущей диссертации.
– Ну, это такой физик… Дело не в том, Александр Васильич, вы просто сформулируйте принцип Гейзенберга, например.
– А что тут формулировать, это мой хлеб, извольте: произведение неопределенностей координаты и импульса больше или равно половине постоянной Планка. И что? Это вы у меня экзамен принимаете? Славно, однако.
– Нет, вы только что сами сказали, что не можете определить параметры частицы. Стало быть, вы не можете все знать. Значит, человек не Бог. Вы не можете понять, какова была материя в состоянии сингулярности перед Большим взрывом, – стало быть, вы не знаете, кто поднес спичку. Мы не можем управлять природой. Смешно поворачивать реки, если неизвестен результат. У нас тут есть специалисты по повороту рек?
Александр Васильевич нахмурился, сейсмологи приканчивали бутылку, запивая водку остывшим чаем.
– Знаете что, молодой человек, этак мы можем дойти и до того, что вера в коммунизм – это ошибочно, а путь в развитой социализм не приведет нас к цели. Остыньте. Сбегайте к датчикам, соберите пушки. Может, что-нибудь более конструктивное в голову придет, чем богоискательство посредством физики.
Женька вздохнул, выругал себя за длинный язык, поклялся больше не пить при начальстве, надел полушубок и вышел из кунга. Ночь была темная, сквозь тучи не просвечивали ни звезды, ни луна, лыжню частично замело, пришлось ее нащупывать, шел медленно. Пока снимал датчики, почувствовал сзади какое-то движение, повернул голову. Под грибком спал часовой, освещенный тусклым фонарем. Никого не было. Женька поднял тяжелый мешок со свинцом, повернул в обратный путь и встал как вкопанный, сердце прыгнуло в груди и свалилось куда-то в низ живота. Перед ним на лыжне стоял огромный волк и скалил зубы. Женька попятился, пытаясь понять, что делать, и прикидывая, докричится ли он до часового с автоматом, успеет ли отскочить от клыков, каждый из которых был, казалось, размером с его палец. Не успеть. Но тут из-за сосны вышел человек на лыжах, с бородищей, потрепал волка за шкирку:
– Ну чего ты, не балуй. Пусти его, мирный же. Напугал мальца. Иди.
Волк медленно отступил в темноту и исчез. Старик посмотрел на Женьку:
– И ты иди. Не знаю, чего он на тебя глаз положил. Так-то тут по ночам зимой не ходят. Мало ли что, лось собьет или шатун какой. Да и волки стаей рыщут, сейчас ушли из-за шума-гама, а так – здесь они, ждут. Иди с Богом, парень!
И старик так же, как волк, исчез в таежной метели.
На следующий день Женька, как стало уже заведено, если не было вечерних работ или дежурства, ждал Риту у школы. Метель прекратилась, ветер стих, стало даже тепло так, как бывает зимой в тихие вечера, когда снег скрипит под ногами. Рита выбежала из школы, проводив последнего маленького ученика, одетого в валенки и старый треух – еще, видать, дедов. Ученик умчался вниз к речке, а Рита подошла к Женьке.
– Привет. Хороший сегодня вечер. Ты вчера работал?
Женька кивнул. Когда Рита говорила с ним, у него застывали мысли в голове и слова во рту, поэтому он предпочитал молчать. Но Риту это не смущало. Видимо, детство в глухой деревне приучило ее к молчанию. Лес молчит обычно.
