Варенька училась в гимназии, была из старинного рода, чьи предки прославили русское оружие еще на полях битв с Наполеоном, чем ее семья, безусловно, гордилась. Правда, служба государю не принесла семейству большого капитала, отец Вареньки преподавал в гимназии и существовал на достаточное государственное содержание в две тысячи рублей в год. Кроме того, у Вареньки была шикарная квартира в четыре комнаты с мезонином и комнаткой для кухарки. Просто дворец. Все это великолепие безумно смущало подростка, который был влюблен. Влюблен тайно, безнадежно, до одури. Господи! Прости за упоминание тебя всуе, но кто, кроме тебя, может помочь в душевных терзаниях? Кто? Как можно приблизиться к этому ангелу, что идет из гимназии с портфелем, стуча маленькими каблучками по дощатой мостовой, и улыбается весеннему солнышку, ему, никчемному провинциалу из маленького городишки в штопанных десятки раз штанах, держащихся на великоватом ремне с начищенной прягой скромного реального училища? Нет, никак нельзя. Он – червь, она – принцесса.
Ее папенька не раз уже прогонял его с забора у дома, где он, не отваживаясь сделать это один, вместе с другими мальчишками освистывал проезжающие пролетки и лихо плевал шелухой от семечек в крестьянские повозки, одним глазом ловя ее окно: а вдруг выглянет и приметит лихого мальчугана? Но примечал Варенькин папенька, а чаще всего – кухарка, которая с грязной половой тряпкой гналась полквартала за ватагой парнишек, выкрикивая слова, за какие в училище точно закрыли бы в карцер с занесением проступка в кондуит.
Став постарше и прочитав несколько романтических книг господина Дюма про любовь и приключения, Вася в мечтах своих сделал Вареньку дамой своего сердца, Констанцией де Буанасье, себя определив, естественно, в д’Артаньяны, не меньше. Как и всякому рыцарю, ему необходимо было защищать свою даму от опасностей и дарить ей свою любовь. Дарить любовь Василий не умел и тратил маменькины деньги, остававшиеся от харчей, на покупку леденцов на палочке в торговых рядах у театра. Изредка ему удавалось скопить на коробочку монпансье из магазина сладостей. В любые, свободные и не только, часы, Вася ошивался у Мариинской гимназии в надежде увидеть возлюбленную даму и поразить ее шикарным подарком. Получалось это не всегда: то время уроков еще не закончилось, то Варенька, мило щебеча с подружками, торопилась в сад у Камы, и было совершенно невозможно к ней подойти. В такие моменты Вася задумчиво ссасывал леденец, тайно преследуя девочек, скрываясь за углами домов и кустами. Но иногда, когда Варенька выходила одна, он подскакивал к ней, задыхаясь от счастья, совал в руку леденец или коробочку конфет и стремглав уносился по улице вниз в полном восторге от совершенного подвига.
Лишь в старших классах Василий ощутил прилив уверенности и, встретив Вареньку у гимназии как-то зимним днем, учтиво предложил ей поднести портфель. Девочка зарделась, но согласилась. Это было что-то невообразимое: Вася гордо нес портфель, вышагивая рядом с дамой своей мечты, которая шла рядом, скромно потупив взгляд.
– Как же вас зовут? – спросила дама уже возле своей калитки.
– Василий, – ответствовал рыцарь, не в силах расстаться с заветным портфелем. Он хотел нести его день, месяц, год, лишь бы быть рядом с ней.
Варенька полуприсела, кивнула головой:
– Варя, очень приятно. Давайте дружить, Василий. Мне нравятся ваши конфеты, я благодарна вам за эти знаки внимания. Тут я живу, – Варенька указала на двери подъезда. Вася удрученно кивнул. Он прекрасно знал, где она живет, и даже украдкой посматривал на дверь: не выбежит ли кухарка.
– Позвольте портфель, – она протянула точеную ладошку к руке Василия, судорожно сжимавшей ее имущество.
– Да-да, простите, вот, – он отдал портфель хозяйке.
– Завтра я заканчиваю в три пополудни. Можете меня проводить, – и, радостно подпрыгивая, размахивая портфелем, мечта его скрылась за дверями дома. Вася ошарашенно стоял посреди тротуара минут пять, а потом бешеным галопом поскакал в училище получать наказание за пропущенный урок Закона Божьего. Ради только что пережитого он готов был читать молитвы и стоять на коленях хоть вечность!
…Пробудил штабс-капитана от неожиданно сморившего сна голос денщика:
– Вашбродь, вашбродь! Проснитесь! – Семен тряс штабс-капитана за плечо.
– Чего тебе, Семен?
– Вашбродь, тута это…
– Ну какой я нынче ваше благородие, Семен? Просто господин штабс-капитан. Забыл? Отменили царские обращения, – усмехнулся Василий Андреевич. – Докладывай, что случилось.
– Вашбродь, – не унимался Семен, – вона, румыны али австрияки по фронту тащатся! Вона, левее.
Василий Андреевич приподнялся на локтях над бруствером окопа. Слева в сторону русских окопов двигались фигурки, человек десять.
– Совсем обнаглели, они ж к нам в окопы идуть! Опять будут патроны с винтовками воровать! До этого хоть ночью ползали, а щас вона – посередь бела дня лезут!
– А у штабелей в окопе кто?
– Так нету никого, вашбродь, рота неполная, тока в землянках караул сменный спит, да на позициях кое-где стоят наши.
– А прапорщик Оборин где?
– Их благородие командир второго взвода убыл в расположение полка.
– Черт знает что! Чего его туда понесло? Ну-ка, Семен, давай к пулемету.
– Так точно, вашбродь. – Семен метнулся к «виккерсу», стоящему на треноге в стрелковой ячейке.
«Так-то, конечно, нехорошо будет, полковой комитет запретил стрелять по противнику», – штабс-капитан потер трехдневную щетину.
– Чего там, заряжен?
– Заряжен, вашбродь. – Семен передернул ручку шатуна, загнав патрон в патронник пулемета.
«Но ведь так, в открытую, грабить наше вооружение – совсем уж нехорошо. Припугнуть никогда не мешает. К черту комитет!»
– Давай по верху, над головами стрельни!
Пулемет загрохотал. Семен аккуратно садил короткими очередями. Эхо в горах стократ усиливало звук, от которого успели отвыкнуть за несколько месяцев сидения в окопах. Люди присели, залегли, послышалась румынская речь, крики. Василий Андреевич вновь высунулся из окопа. Те побежали обратно к своим позициям. С румынской стороны затрещали винтовочные выстрелы.
– Все, хватит. Прячься, Семен, а то подстрелят еще сдуру.
Довольный денщик свалился на дно окопа.
– Ишь как побегли! А то имущество казенное воровать удумали, нехристи! Правильно мы им, вышьбродь!
– Так не нехристи они, Семен, католики, – штабс-капитан улыбнулся.
– А все равно нехристи, коли на нас, православных, воевать полезли. Разве православный на православного войной пойдет? Да ни в жисть!
Василий Андреевич вновь улыбнулся. Хороший человек этот Семен. Умница. Лучшего денщика с тринадцатого года не было у него. Крест Георгиевский заслужил. Мыслит, хоть и крестьянин. И на призывы полкового комитета ему начхать, свое мнение имеет, за государство радеет. Ну ладно, можно еще поспать, пока какой-нибудь солдат-партиец не прибежал к командиру роты выяснять, почему стреляли.
