– Та я трохы краще тебе все знаю, москаль, я на хутори у дядька два рокы жыв… в дытынстви… – Но вскоре сдался: – А, та ну тебе, робы що хочешь.
Прапорщик Оборин молча муштровал ребят, но однажды вечером зашел к Круглову.
– Сил моих больше нет, Василий Андреевич, давайте к Деникину в Добровольческую. Что мы с этими хохлами возимся? Мы кадровые военные, присягу давали, генерал Деникин за царя воюет. Туда надо, а тут что Рада, что красные – всё едино: голожопых к власти, остальных – в расход. Поедем в Екатеринодар, там части формируются.
– Нет, не могу. Воевать не могу больше. Я на родину. Вот в Москву пойдут поезда – я туда сразу, потом до Перми. Меня там невеста ждет, – улыбался Василий Андреевич.
– А я сбегу. Потеплеет – сбегу. Не хочу я здесь кому попало служить.
Но поезда до Москвы не ходили, и Оборин сбежать не успел. Как раз по железной дороге, что вела с востока, от Москвы, подошел к Киеву бывший полковник Муравьев. Подняли гарнизон по тревоге, погрузили в вагоны и отправили холодной январской ночью навстречу красным войскам – защищать Раду. Офицерский вагон был теплым, купейным, остальные – холодные, товарные. В них загрузили юнкеров и гимназистов в черных тужурках. Они долго толпились, неловко влезая в вагоны и бренча изморозившимися винтовками с неумело подогнанными плечными ремнями. Состав тронулся и, едва забрезжил рассвет, встал на маленькой станции.
– Занять позиции, – раздалась команда.
Гимназисты вылезли, сгрудились у сугробов. Их разогнали в строй, поставили цепью справа от состава.
– Вам с юнкерами левую сторону занимать, штабс-капитан, – приказал незнакомый полковник.
Левая сторона – это правая сторона у противника. «Противник приедет на поезде, иначе зимой продвигаться невозможно, дороги переметены, кавалерия застрянет, – размышлял Василий Андреевич, зябко кутаясь в шинель. – Стало быть, выйдут они из вагонов как раз на нашу сторону. Ясно». Вспомнились уроки тактики в училище. Как давно это было, уже почти четыре года назад. Штабс-капитан ощутил себя глубоко пожилым.
Юнкерам он приказал распределиться дугой, от полотна в степь, захватывая, как серпом, пространство вдоль путей. Два пулемета поставил на флангах, подошел к каждому, осмотрел сектор. Всех положил в снег, дабы не замерзли от ветра, сам себе выкопал в снегу окопчик и стал ждать. Позади их состава доносились возгласы и хохот: господа офицеры воинства Центральной Рады пили утреннюю.
* * *
Война поначалу только расстроила молодого подпоручика Круглова в связи с невозможностью встретиться с ангелом своим. А потом она его испугала и утомила. На южном фронте, куда отправили его полк, ход наступления русских развивался в положительном ключе. В первом же бою полурота, командиром которой он был назначен, потеряла четыре человека нижних чинов. И всё бы ничего, но в следующем пуля австрийцев попала в грудь командиру роты, штабс-капитану Виноградову, который еще вечером пил с Василием Андреевичем вино и рассказывал веселые истории, а сегодня утром упал, похрипел немного и умер. Как же это: великий дар – жизнь, которую человек мог потратить на великие свершения, – вот так взял и исчез? Круглов не мог этого понять, но смерти стал бояться больше, чем когда-либо. Очень хотелось жить. А вокруг погибало все больше и больше людей, знакомых и совсем неизвестных. Вскоре, к ноябрю, всех кадровых офицеров выбило, Круглову присвоили звание поручика и дали под начало роту.
Рота поручика Круглова всегда выполняла задания и несла минимальные потери. Даже сам генерал Брусилов приезжал смотреть на действия роты Круглова, но ничего не сказал, хмыкнул и уехал, а Василий Андреевич получил выговор от командира полка, но тактики своей не изменил. Ибо надо было ему выжить и к Вареньке вернуться.
Все другие офицеры в начале войны вытаскивали револьвер, поднимались на бруствер, кричали что-то типа:
– А ну, братушки, чудо-богатыри, за царя и Отечество, вперед! – и шли впереди цепи своих нижних чинов, шагом, бодро, весело, пока не скашивала их очередь из пулемета или не встречал винтовочный залп.
Василий Андреевич этого не делал. Еще будучи командиром полуроты, он выгонял солдат из окопов, приказывал им ползти на карачках к противнику и сам полз следом. Скорость передвижения была не тише, чем у шагающей цепи, а вот зона поражения гораздо меньше. Ругали его за это, но он упрямо шел в атаку на карачках. Зато потери были минимальными, в основном ранения, а результат – очевидным. Его солдаты доползали до окопов австрийцев без единого выстрела и там штыками наводили панику на противника, который обнаруживал ползущих только уже у своего бруствера и оттого сильно пугался.
В апреле пятнадцатого года пуля все-таки догнала Круглова при выходе из окружения, но ранение было легкое, и он быстро вернулся в строй. Через год, уже командуя ротой в чине штабс-капитана, на карачках быстрее других он занял позиции врага у карпатских предгорий, за что нижние чины получили пять Георгиевских крестов. Его же самого хотели представить к ордену Святого Георгия, но, памятуя о странностях его тактики, порешили, что такой высокой награды атака на карачках не заслуживает, вручили Станислава. Дожил Василий Андреевич до конца войны да на другую войну попал, а так хотелось домой, в старую жизнь.
* * *
На второй день стояния в обороне прибыли красные войска.
– Едут, – прошло по цепи. В морозной дали сначала углядели облако пара, затем паровоз. Машинист, видимо, увидел черневшие на снегу фигуры, да еще со стороны гимназической цепи раздались редкие, ненужные выстрелы, обнаружившие диспозицию. Поезд красных встал. Открылись двери вагонов, показались едва заметные фигурки людей. Василий Андреевич ждал. Пусть вылезут все. Потом коротко передал по цепи:
– Огонь.
Затарахтели пулеметы, забухали винтовки. Фигурки у вагонов упали, забегали, огрызаясь огоньками одиночных выстрелов.
– Огонь не прекращать!
От вагонов откалывались щепки. С задней платформы выкатили пушку, ухнул выстрел, снаряд пролетел далеко.
– Левый фланг, огонь по орудию.
Пушка больше не стреляла. Юнкера перезарядили оружие. Красные перенесли атаку на правый фланг, на черненькие шинельки гимназистов. Через какое-то время позади раздался свисток. Василий Андреевич оглянулся: состав задним ходом медленно катился в сторону Киева.
– Разворачивай пулеметы, по паровозу – огонь! – Круглов первый раз разозлился. Офицеры Центральной Рады бежали. «Сволочи, куда поехали?!» Но было поздно, состав набирал ход. Пушки красных начали стрелять, пока неточно, юнкера перенесли огонь на правый фланг, чтобы помочь гимназистам. Но тщетно, красные наступали, и их было значительно больше. Штабс-капитан приказал двум юнкерам переползти к черным шинелькам и передать, чтобы отходили:
– Пулеметы бросайте, перебежками вдоль путей бегом домой – марш!
И побежал сам. К ночи, погрузившись в эшелон, стоящий верстах в пяти за станцией, юнкера добрались до Киева, все живые и здоровые. О гимназистах Василий Андреевич ничего не знал.
