– Так могу и вам предложить такую сделку. Завтра покажу золото, возьмите, а про ядерное устройство забудьте. Там хватит вам долг ваш закрыть. Согласен? – Артамон посмотрел на Леху.
– А чо нет? Все проще, чем копать или тебя заставлять отдавать, – хмыкнул Леха, тряхнув автоматом, который все-таки поставил на место. Водки не было, и он был не в духе.
Утро наступило неожиданно скоро, проникнув розовыми лучами восхода сквозь сосны и маленькое оконце в избушку и упав на лицо Вити, лежавшего на полу.
Он зажмурился, потянулся, с сожалением вылез из спальника. Еще никто не пробудился ото сна. Не было только девушки. Витя кое-как напялил сапоги на опухшие после вчерашнего перехода ноги и вышел из избушки, осторожно прикрыв едва скрипнувшую дверь. Настя сидела на скамейке и широко раскрытыми глазами смотрела на ярко-розовый круг солнца. Витя тоже посмотрел, но долго глядеть не смог, зажмурился, из глаз потекли слезы. Сел рядом.
– Привет.
– Здравствуй, Витя.
– Надо же, ты помнишь, как меня зовут?
– Это легко. Когда я была в детдоме, нас так знакомили. Все должны повторять имена всех по кругу. Там я научилась быстро запоминать имена. А ты очень яркий.
Витя сначала возгордился, что она назвала его ярким, но потом, подумав, переспросил:
– Что значит яркий?
– Ты светишься ярче всех, даже ярче Феди. Еще так светятся Артамон и волк. Волк просто пылает. Но Артамон старый уже, а волк – это что-то совсем непонятное. Артамон умрет и погаснет. Как тот погас… Наверное.
Витя сжал ладонями доску скамьи, понимая, что девушка бредит. Действительно, как говорил монах, не в себе она.
– Как я свечусь? А что за волк? – участливо спросил он, желая поддержать беседу: может, поговорит да успокоится. Настю ему было безумно жаль.
– Я же не вижу. Я свет чувствую. Животные в лесу светятся тусклыми-тусклыми огоньками, люди светятся по-разному. Кто ярко, как ты и Артамон, кто тускло, но все светятся. Баба Клава говорила, что это я души людей вижу: у кого душа чистая – у того ярче, кто грешен – тусклее. Но я не уверена, что это правда, мне кажется, что все люди хорошие. И если это души, то почему у того, что умер, как сказал Федя, ничего не светилось? Душа ведь бессмертна, баба Клава так говорила. А волк – вон он сидит, этот волк, – Анастасия указала рукой.
Витя посмотрел, но там ничего не было, только лес. Он перевел взгляд на ее лицо, чистое и прекрасное, несмотря на грязные разводы на щеках и спутанные со сна светлые волосы. Он не удержался, подвинулся к ней, взял ее руки, которые она доверчиво отдала ему в ладони, прислонился лицом к ее волосам, вдохнул запах сена, земляники, дыма и летнего утра, закрыл глаза. Ему показалось, что он улетает куда-то далеко-далеко, в детство, где было так прекрасно, весело и беззаботно. Настя повернула к нему лицо, губы ее прошептали:
– Ты хочешь, чтобы я была всегда с тобой?
И не он сказал это, не Витя, нет, это ветер в соснах прошелестел в ответ: «Да».
Артамон вышел незаметно, посмотрел на двух людей из разных, как им казалось, миров, сидевших, прижавшись друг к другу, на его убогой скамье, поросшей мхом, на рассвет, на тайгу, брякнул ведром, умывшись из него холодной с ночи водой.
Последним вытянулся из спальника Леха, потянулся и не преминул напомнить проходящему мимо с кружкой земляничного чая Артамону:
– Ну что, идем за золотом или опять обманул, лесничок?
К сосне, что росла на крутом яру Ларевки, впиваясь огромными корнями в землю уже, верно, лет триста, разношерстная компания подошла, когда солнце уже было в зените. Леха насмешливо смотрел на Артамона, а тот молча указал пальцем на корни сосны.
– Типа тут золото? – нагло спросил Леха, который давно не получал водочного допинга и поэтому становился все мрачнее и недоверчивей.
Артамон кивнул. Леха двинулся к сосне, Витя было пошел за ним, но Анастасия тихо сказала:
– Не ходи туда. Не надо.
Артамон внимательно посмотрел на Настю, перехватил ее взгляд, устремленный на сосну, чему-то улыбнулся. Витя встал в нерешительности. Федя давно стоял на коленях, уперши лоб в землю, и шептал все молитвы, что успел запомнить в монастырях. Леха усмехнулся, перехватил покрепче дробовик, бодро зашагал к сосне. Подойдя к корневищу, раздвинул седой мох, руками копнул песок.
– Да тут тряпки гнилые только, обманул старец бородатый… А ну-ка…
Рука Лехи ушла по локоть в землю, голова склонилась у самых корней, вдруг он вырвал руку, вскочил, поднял ее вверх, зажав в ладони какой-то предмет. Потом вновь опустил его вниз, внимательно рассмотрел, поцеловал, вновь выставил руку с восторженным криком:
– Вот оно!
Только Настя ойкнула, закрыв лицо руками, как будто увидела что-то. Артамон посуровел, а торжествующий крик Лехи перешел вдруг в мучительное клокотание, он упал на колени, затем повалился на бок, выронив предмет и схватившись за грудину. Витька подбежал к нему, мельком взглянув на вывалившийся из его руки желтый брусок. Но было не до него, Леха хрипел и выгибался, глаза были мертвы и широко открыты. Подбежал Федор, схватил за запястье, потом сбегал к реке, принес в пригоршне воды, вылил в рот бедняге. Приступ прошел, Леха тихо распластался по мху, затем поморгал, придя в себя, задышал, но сказать ничего не мог.
– Скачок давления это, гипертонический криз. Врачи говорили, когда я в морге санитаром работал, многие умирают от этого – инфаркт или инсульт. Да он молодой, выкарабкается, Господь милостив, – пояснил Федор.
Витя с ужасом смотрел на Леху. Вроде здоров был вполне. И только Анастасия и Артамон, которого когда-то звали Евгением Петровичем, бывший учитель физики и несостоявшийся кандидат наук, видели, как громадный волк, ярко светящийся в Настиных незрячих глазах, прыгнул на Леху, разорвал ему грудь, вырвал кусок тусклого света из нее и скрылся в тайге, стеной подступавшей к Ларевке.
Идти Леха мог с трудом. Федор и Витя дотащили его до избушки, положили на топчан. Артамон заварил лечебный чай, Федор отпаивал больного.
Настя и Витя сидели на скамейке, когда Артамон вышел наколоть дров.
– Ты веришь в Бога? – неожиданно спросил он Настю, воткнув топор в чурбак и отряхнув руки.
– Конечно. Как же в него не верить, он управляет этим миром. Если бы его не было, и мира бы не было, – не задумываясь, произнесла Анастасия.
– А вы, молодой человек?
Витя отрицательно помотал головой. Потом осторожно посмотрел на Настю, боясь, что она увидит его движение, но девушка спокойно сидела, чуть болтая ногами.
– Ну как же так, совсем-совсем не верите? Ни капельки? Ни во что? А в судьбу хоть?
Скрывать было уже нечего.
– И в судьбу не верю. Человек сам себе судьбу определяет. А Бог – это предрассудок из Средних веков, когда не существовало науки и нужна была религия и что-то сверхъестественное, чтобы объяснить природные явления. Вроде вы же умный человек, всё должны понимать.
