– Ты умеешь делать горячий шоколад? – на лице Уинтер была неподдельная радость.
Пирс усмехнулась.
– О да, это моя слабость.
– Моя тоже.
Пирс, обрадовавшись, что ей есть чем заняться, показала рукой на диван.
– Присядь, сейчас все будет. Мне нравится с теплым молоком, годится?
– Прекрасно, только я тебе помогу. У тебя же сейчас всего одна рабочая рука, ты забыла?
На маленькой кухне царила идеальная чистота. «Наверное, это потому, – подумала Уинтер, – что Пирс вообще не готовит». В холодильнике обнаружился пакет молока, коробка с пиццей на нижней полке, шесть бутылочек пива в упаковке, немного сыра и пяток яиц. Пока Пирс доставала кружки и какао, Уинтер подогревала молоко.
– Ты давно здесь живешь?
– С тех пор, как поступила в медшколу.
– Ты не стала жить с родителями?
Пирс аккуратно поставила кружки на металлический поднос с логотипом «Кока-колы» посередине. Отвечая, она не смотрела на Уинтер.
– Нет. Я не живу дома с семнадцати лет.
По лицу Пирс пробежала тень. Уинтер прислонилась плечом к холодильнику и спросила:
– Твой дед и отец тоже учились в Пенсильванском университете?
– Ага. И мой прадед, и мой прапрадед.
– Ты когда-нибудь думала о том, чтобы заняться чем-то еще?
– Нет.
– Должно быть, это непросто.
Пирс мотнула головой в сторону холодильника.
– Мне бы нужно еще раз лед к руке приложить.
– Я достану.
Уинтер открыла морозилку, достала формочку для льда и потрясла, сбивая с нее иней. У Пирс хорошо получалось уводить разговор в сторону от личных вещей, по крайней мере, вещей, касавшихся ее личной жизни. В то же время Уинтер осознала, что за несколько коротких бесед рассказала Пирс о себе больше, чем о ней знал кто-либо другой, кроме Мины. Пирс умела слушать, и это располагало к откровенности.
– У вас целая династия, и есть на кого равняться. Тебя это не напрягает?
– Я всегда знала, кем стану, и какой будет моя жизнь, – тихо сказала Пирс, роясь в шкафчике в поисках кухонного полотенца. – Мне даже не приходило в голову, что есть какой-то выбор.
Уинтер подошла к ней, держа формочку со льдом кончиками пальцев, чтобы не отморозить руки.
– Ты довольна тем, как все сложилось?
Пирс взяла формочку здоровой рукой и стала разглядывать кубики льда.
– Не знаю, я никогда об этом не задумывалась, – она посмотрела Уинтер в глаза. – А ты?
– Я вполне довольна тем, как все складывается сейчас, – сказала Уинтер с улыбкой. Внезапно она осознала, как точно эти слова отражали ее состояние: она стояла на кухне у Пирс и чувствовала запах горячего шоколада, и это ее полностью устраивало.
Глава 14
– О Боже, – пробормотала Уинтер, вытянув ноги в сторону камина, – если я задержусь здесь еще на минуту, то не смогу встать и вернуться домой.
Пирс лениво повернула голову. Она держала тяжелую белую кружку на коленке, но совсем забыла про горячий шоколад, пока они обсуждали учебу в медицинской школе и ординатуру в Йеле, делясь впечатлениями и опытом, которые во многом были схожи. Они больше не упоминали про Дейва, хотя Уинтер свободно и часто говорила про Ронни. Пирс обнаружила, что про мужа можно забыть, если не думать про него слишком много. Порой ей удавалось забыть даже о том, что Уинтер, скорее всего, скоро снова выйдет замуж: она была красивой, яркой и живой девушкой, а такие не остаются долго одни. Но об этом Пирс размышляла в одиночестве долгими ночами, когда смотрела в камин и видела там лишь тлеющие угли, а не обещание света и тепла. Сегодня Уинтер была рядом, и это казалось таким правильным.
– Я провожу тебя домой.
– Мы так и будем провожать друг друга? – Уинтер допила остатки шоколада. – Ну уж нет. Мы уже решили, что тебе пока нельзя разгуливать в одиночку.
– Со мной уже все в порядке. Валиум выветрился, и руке гораздо лучше, – Пирс подержала руку на весу.
– Что ты будешь делать, если завтра тебе придется оперировать?
Уинтер поджала под себя ноги и изучающе посмотрела на Пирс, которая сидела рядом с ней на диване, опершись головой на спинку и расставив ноги. Было видно, что это удобная и привычная для нее поза. Пирс не сознавала, до чего она прекрасна.
– Завтра я запасной дежурный. Надеюсь, все будет тихо. В противном случае я как-нибудь натяну перчатку и буду действовать здоровой рукой. Мне лишь понадобится помощь, когда я буду мыть руки.
– Пирс, – сказала встревоженная Уинтер, – тебе нельзя мыть щеткой эти ссадины, ты все раздерешь в кровь.
– Я просто продезинфицирую руку, – Пирс ухмыльнулась в ответ на стон Уинтер. – Ладно, согласна, будет сильно щипать, зато я ничего не раздеру щеткой. Я как-нибудь это переживу. К тому же, скорее всего, завтра меня ждет лишь несколько звонков, может, и в операционную заходить не придется. А как насчет тебя, какие у тебя планы?
– Ты знаешь, что тебе прекрасно удается менять тему?
Пирс нахмурилась в недоумении.
– Что ты имеешь в виду?
Уинтер наклонилась к Пирс и положила кончики пальцев ей на колено. Для выразительности она слегка постукивала пальцами:
– Всякий раз, когда мы касаемся малейших трудных моментов, связанных с тобой, ты меняешь тему. Если мы делимся секретами, ты ухитряешься выудить из меня все. В итоге ты знаешь обо мне больше, чем моя мать, а я не знаю о тебе ничего.
– Хорошо, спроси у меня что-нибудь, – сказала Пирс с ноткой вызова в голосе.
– Так не пойдет, – раздраженно сказала Уинтер. – Тут дело не в двадцати анкетных вопросах, а в том… в том… – она запнулась, сама не понимая до конца, в чем же здесь дело. Ее никогда не волновало, если кто-то из ее друзей не слишком охотно делился с ней подробностями своей личной жизни. Уинтер не очень-то хотелось знать эти детали: что делало этих людей счастливыми, что их печалило, о чем они мечтали. Она никак не могла понять, почему ей неприятно, что Пирс неохотно делится с ней этой информацией. – Ладно, проехали.
– Ты тоже кое-что обо мне знаешь, – тихо заметила Пирс, – то, чего не знают другие.
– Правда? И что же это?
Пирс стала постукивать пальцами по тыльной стороне руки Уинтер, которая теперь лежала у нее на бедре.
– Ты знаешь о моей тайной комнате, о моей любви к горячему шоколаду. Ты знаешь… – Пирс мучительно пыталась сформулировать что-то еще, глядя в пытливые глаза Уинтер и понимая, что на самом деле она уже рассказала отрывками всю свою историю: за ужином в первый день ординатуры Уинтер, в заброшенной комнате отдыха, в операционной, когда они обменивались шутками и подкалывали друг друга, и, наконец, сегодня вечером, когда они, перескакивая с одного на другое, делились воспоминаниями о юности, проникнутой мыслью о том, что они станут врачами. – Ты знаешь о том, что я всем хороша для своих родителей… кроме того, что я не сын.
