– Причем тут секс?
– Может, притом, что какое-то время у тебя его уже не было?
Уинтер рассмеялась и чуть не расплескала вино.
– У меня нет времени сделать стрижку, какой уж тут секс.
– Только не говори, что в больнице нет подходящих кандидатов, которых ты могла бы на двадцать минут затащить в пустую комнату.
– Только этого мне еще не хватало: прослыть девушкой, с которой легко переспать.
– По-твоему, лучше обзавестись репутацией недотроги и распугать всех потенциальных ухажеров?
– Я бы хотела, чтобы меня считали неприступным профессионалом, – заявила Уинтер, делая вид, что задето ее достоинство.
– Да ладно тебе. Ты просто еще не встретила того, с кем бы тебе хотелось заняться любовью.
Уинтер пришлось признать, что это правда. Они с Дейвом перестали спать вместе задолго до развода. Лишь спустя какое-то время Уинтер поняла, что муж бывает дома все реже и реже, и после этих подозрений ей уже не хотелось ложиться с ним в постель, когда он все-таки ночевал дома.
Поняв, что мужу все равно, Уинтер, наконец, догадалась, что происходит. Она расспросила знакомых медсестер в больнице, и они неохотно сообщили ей то, что было давно известно всем: у ее мужа был роман с одной из студенток. После очередного «экстренного дежурства» Уинтер встретила Дейва в дверях, потребовала отдать ключи, собрать чемодан и убираться на все четыре стороны. С тех пор прошел год. В жизни Уинтер царил беспорядок, и ей было не до любовных утех.
– Не нужен мне быстрый секс.
– Ладно, – бодро согласилась Мина. – Но тогда почему ты не в своей тарелке?
– Я в своей тарелке, просто…
– Тебя что-то тревожит. Может, ты хочешь куда-нибудь съездить?
– Нет.
– Может, тебе надо отдохнуть от детей?
– Нет. Мина…
– Может, тебе…
– Хватит! – взмолилась Уинтер. – Просто забудь обо всем, что я сказала.
– Ты же знаешь, у меня не выйдет. Если мы с этим не разберемся, я не смогу уснуть.
– Врешь ты все.
– Ты будешь еще попкорн?
– Нет, можешь есть.
– Итак, – начала Мина, раскрывая второй пакетик попкорна, – может, это как-то связано с Пирс?
От этих слов волна жара окатила Уинтер с головы до ног.
– Что ты имеешь в виду?
– Может, это из-за нее тебе не по себе?
В горле у Уинтер внезапно пересохло. Она едва смогла произнести:
– С чего ты взяла?
– С того, что она к тебе неравнодушна.
Уинтер задрожала, словно в комнату ворвался холодный ветер, который принес льдинки, вонзившиеся ей в кожу.
– Глупости какие!
Мина рассмеялась.
– Милая моя, тебе точно нужен отпуск, если ты не видишь, когда кто-то смотрит на тебя так, будто готов слизать каждую капельку пота с твоей…
– Пирс – лесби. Она не будет так на меня смотреть.
– Это почему? Ты вроде как женщина.
– Я не в этом смысле. Я не в ее вкусе!
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я видела, кого она предпочитает, и поверь мне… Это просто смешно. Какая разница, какие девушки нравятся Пирс Рифкин? Ведь это не я.
– Ты говоришь так, словно тебе не все равно, – заметила Мина с легкой вопросительной интонацией.
– Я не это имела в виду. Просто хотела сказать… – Уинтер сама не понимала, что она имела в виду. Она опустошила свой бокал одним махом и собрала остатки их ночного перекуса. – Я обещала Ронни, что она будет помогать мне печь оладьи завтра утром. Это значит, что она вскочит в пять утра. Нам лучше ложиться спать.
– Можешь устраиваться прямо здесь, я не храплю.
– Спасибо, – сказала Уинтер и слегка приобняла Мину, – но лучше я посплю рядом с ней и удержу ее в постели, когда она проснется.
– Что ж, если захочешь поговорить, я всегда рядом.
– Спасибо большое. Доброй ночи.
Уинтер прошла на кухню. В доме стояла полная тишина. Пока она мыла бокал и завязывала пакет с мусором, она продолжала думать о словах Мины – о том, что Пирс смотрела на нее с желанием.
Это не должно для нее ничего значить, как если бы с ней начал заигрывать мужчина, не вызывавший у нее симпатии. Но только Пирс не мужчина, с ней все было непонятно. Единственное, что Уинтер знала наверняка, – это то, что ей нравится, как смотрит на нее Пирс.
Глава 15
Пирс наблюдала, как гаснет в камине огонь. Комната постепенно погружалась во мрак, и холод стал пробирать Пирс до костей. Наконец она приподнялась, чтобы посмотреть время на старинных механических часах «Сет Томас» в деревянном корпусе, которые стояли на каминной полке. Эти часы были одной из немногих вещей, которые ей захотелось забрать на память из дома бабушки после ее смерти. Пирс могла взять из поместья Мейн Лайн все, что угодно, но, кроме часов, она забрала оттуда лишь альбомы с фотографиями.
Когда она была маленькой, вместе с бабушкой они часами рассматривали снимки в этих альбомах, которые тогда казались ей необъятными. Там были настоящие сокровища: фотографии бабушки в возрасте маленькой Пирс, снимки старинных машин, молодых женщин и мужчин, одетых по моде двадцатых годов, записочки, которыми обменивались бабушка и дедушка, когда только познакомились, поблекшие фотографии деда в форме времен Второй мировой войны. Пирс обожала рассматривать госпитальные палатки и легкие санитарные автомобили с белыми крестами на боках, представляя себя в одном из таких полевых госпиталей под палящим солнцем. Она спасала бы людям жизнь, делая операции, а вокруг ревели бы самолеты и минометы. За каждой такой фотографией стояла целая история. Пирс любила слушать бабушкины рассказы и не важно, по сколько раз.
Теперь Пирс на всякий случай держала эти альбомы в закрытом пластиковом контейнере на верхней полке шкафа.
Часы пробили один раз: полпервого ночи. Пирс взяла ключик с каминной полки, аккуратно открыла заднюю крышку и завела часовой механизм. Завода хватало ровно на неделю, и каждую субботу поздним вечером она заводила эти часы, как много лет назад делала ее бабушка. Этот ритуал напоминал Пирс о лучшей поре в ее жизни.
Она закрыла крышку и аккуратно поставила часы посередине каминной полки. Потом щелкнула выключателем, зажгла люстру и пошла в ванну. Она открыла кран, быстро разделась, пока нагревалась вода, подставила поврежденную руку под теплые струи, а другой рукой намылила волосы. Она не стала долго стоять под душем, потому что собиралась выйти из дома.
– Эй, Рифкин! – окликнул ее Марк Перлман. – Сыграем в бильярд?
Перлман был хирургом-ординатором второго года. Он начал ординатуру в больнице Пенсильванского университета в смене Пирс. Это был незрелый и высокомерный парень из богатой семьи, который носил рубашки поло от Ральфа Лоурена и ремни из ткани. Через шесть недель после начала ординатуры Перлман позвонил Пирс среди ночи на грани нервного срыва. Почти рыдая, он пожаловался, что не попадает домой раньше десяти вечера, что у него не остается времени на спортзал, учебу и сон, и пригрозил, что уйдет из больницы прямо сейчас и больше никогда не вернется.
