– Секунду назад у тебя было, что о ней сказать.
– Так ты имеешь в виду, какой она ординатор? Отличный ординатор, – Пирс повторила свою озвученную ранее оценку, пытаясь придать голосу объективность. – А что?
– Это пока конфиденциально, но я только что узнал, что Комитет по ординатуре одобрил для нас еще одну позицию. Сегодня я собираюсь поговорить с Томпсон, чтобы передвинуть ее на год вперед.
– Это здорово, – тут же отозвалась Пирс.
– Ты же понимаешь, что в этом случае конкуренция за должность главного хирурга-резидента возрастет.
Пирс сухо улыбнулась.
– Меня это не волнует.
Ее отец не улыбнулся в ответ, но в его глазах вспыхнуло что-то похожее на гордость, по крайней мере, Пирс на это надеялась.
– Я вижу, ты уверена в своих силах. Посмотрим, оправдается ли твоя уверенность.
– Да, посмотрим, – прошептала она вслед отцу.
* * *
Уинтер вышла из кабинета Эмброуза Рифкин без пятнадцати семь вечера. Она дежурила, и ей нужно было успеть поужинать до закрытия кафетерия. В противном случае ей придется довольствоваться едой из автоматов.
Уинтер не удалось сходить на ланч, и теперь у нее урчало в животе. Но, несмотря на жуткий голод, больше всего сейчас ей хотелось найти кого-нибудь, с кем она могла разделить переполнявшую ее радость. Теперь до окончания ординатуры ей оставалось не почти три года, а всего восемнадцать месяцев! Уинтер чувствовала себя так, словно ее сначала приговорили к пожизненному заключению без возможности досрочного освобождения, а теперь вдруг отменили приговор. Она поспешила в комнату отдыха, но потом с замиранием сердца поняла, что причин торопиться нет. На самом деле отпраздновать это событие ей хотелось только с Пирс, которая наверняка давно ушла.
Уинтер замедлила шаг и повернула за угол. Рядом с женской раздевалкой виднелась знакомая фигура: прислонившись к стене, там стояла Пирс. Сердце у Уинтер радостно забилось.
– Пирс! – крикнула она.
Губы Пирс растянулись в довольной улыбке. Она специально ждала Уинтер, надеясь перехватить ее после встречи с завотделением.
– Ты выглядишь счаст… – Пирс запнулась, потому что Уинтер налетела на нее.
Словно делала это множество раз прежде, Пирс распахнула руки, приняла Уинтер в свои объятия и приподняла ее в воздух, обхватив Уинтер за талию и немного прокружив. Когда Пирс поставила Уинтер на ноги, они обе задорно смеялись, продолжая прижиматься друг другу и не расплетая рук.
– Кажется, ты виделась с завотделением? Поздравляю!
– Так ты знала? – спросила пораженная Уинтер.
– Мне сообщили совсем недавно. Я не хотела испортить тебе сюрприз.
– Скажи, что это здорово?
– Это просто супер! – сказала Пирс и с чувством сжала руки Уинтер. – Я так за тебя рада.
– Ты не против? – мягко спросила Уинтер. – Мы же теперь ординаторы одного года.
Мимо прошли несколько коллег, но Пирс на них даже не взглянула. Уинтер продолжала ее обнимать, их тела прижимались друг к другу, и они почти соприкасались лбами. Пирс с восхищением наблюдала, как глаза Уинтер цвета голубых ирисов сверкают от неприкрытой радости и счастья, и эти эмоции трогали Пирс сильнее, чем возбуждение в глазах других девушек. Чистая и простая радость, которую испытывала Уинтер, доставляла Пирс истинное удовольствие. Ей хотелось поцеловать Уинтер, хотелось вдыхать эту безудержную радость и полностью разделить ее с Уинтер. Пирс одолевало желание стать для Уинтер источником такого же всеобъемлющего счастья.
– О, детка, конечно, я не против. Ты этого заслуживаешь, – пробормотала Пирс.
Губы Уинтер приоткрылись, она смотрела на Пирс во все глаза. Потом она прошептала: «Спасибо» – и немного отступила назад, пока их объятия не разомкнулись. Уинтер почувствовала, как руки Пирс соскользнули с ее талии, и увидела, как выражение ее лица снова стало непроницаемым. Но за несколько секунд до этого Уинтер сумела прочесть то, что скрывалось во взгляде Пирс. Это было то самое неприкрытое страстное желание, которое Уинтер уже однажды видела. Только на этот раз Пирс уже не была незнакомкой, которая застала ее врасплох и затащила в укромный уголок, чтобы соблазнить и отвлечь от жизни, которая в тот момент казалась Уинтер невыносимо чужой. Сейчас Пирс была для нее женщиной, которую Уинтер знала, уважала и которая была ей небезразлична. В этот момент Уинтер полностью осознала, что ласкать женщин для Пирс было естественным. Она поняла это по легкой дрожи в теле Пирс и по возбуждению, которое промелькнуло в глазах Пирс перед тем, как она надела свою обычную маску. Но Уинтер догадалась, что она наконец-то увидела настоящую Пирс Рифкин.
– Я уже давно не ела, умираю от голода, – тихо сказала Уинтер. – Могу я пригласить тебя на ужин через дорогу? Кажется, теперь моя очередь.
– Я… э-э-э… – протянула ошеломленная Пирс. Она чуть было не пересекла запретную черту и даже не поняла, как ей удалось удержаться. Она спала с девушками с семнадцати лет, среди них были и натуралки, и даже замужние. У нее не было угрызений совести по этому поводу. Ее тело реагировало на Уинтер, и Пирс ничего не могла с этим поделать. Вдобавок она чувствовала – как тогда, в их самую первую встречу – что, надави она немного, Уинтер была бы не прочь. Но Пирс почему-то не могла этого сделать. Она неровно выдохнула.
– Спасибо, но я… кажется, будет лучше перенести. Мне нужно осмотреть еще кое-кого из пациентов.
Уинтер постаралась скрыть разочарование за улыбкой.
– Между прочим, ты уже не на дежурстве, и тебе все еще пора домой.
– Да, я пойду, обещаю, – Пирс начала пятиться назад, чтобы между ними образовалась столь необходимая ей дистанция. – Я только проверю несколько рентгеновских снимков и сразу пойду.
– Не забудь про концерт завтра вечером, – напомнила ей Уинтер.
Пирс замялась, понимая, что сейчас самый подходящий момент, чтобы разрушить чары Уинтер, пока они не стали еще сильнее. Всю неделю она не могла думать ни о чем другом, кроме пятничного вечера и о времени, которое она проведет с Уинтер, но теперь, находясь рядом с этой девушкой, она стала чувствовать боль. «Ты идиотка», – пробормотала Пирс себе под нос.
– Что ты сказала? – крикнула Уинтер ей вдогонку.
– Я сказала… – Пирс сделала глубокий вдох, – не волнуйся, я обязательно приду.
Глава 19
Уинтер наклонила шелковый абажур кремового цвета к туалетному столику с широким зеркалом со скошенной кромкой. И столик, и абажур с бахромой цвета теплой карамели переходили в ее семье из поколения в поколение. Уинтер обожала эту лампу, хотя она давала мало света, поскольку была создана в ту эпоху, когда слабое свечение, смягчавшее черты, только приветствовалось. Прищурившись, Уинтер оценивала отразившиеся на ее лице последствия бессонной ночи, проведенной на дежурстве в больнице.
