– Гораздо лучше. Мне долго придется носить эту штуку?
– Это решит ваш ортопед, но, мне кажется, месяц-полтора.
– Ничего себе! Мне будет трудно чистить дорожки, если их снова занесет снегом.
Генри сжал губы, чтобы не рассмеяться, и с серьезным видом кивнул.
– Да, в этом вам может потребоваться помощь.
Он похлопал женщину по плечу и махнул Пирс рукой, чтобы она вышла за ним в коридор. Когда они отошли на несколько метров от процедурного кабинета, Генри сказал:
– Надеюсь, в свои восемьдесят семь лет я тоже буду волноваться о том, как бы мне расчистить дорожку от снега.
– Ага, и я, – усмехнулась Пирс.
– Ты что вообще здесь делаешь? – спросил у нее Генри. – Я, конечно, вызвал хирурга для консультации, но никак не ожидал увидеть тебя.
Пирс пожала плечами.
– Да я так, мимо проходила.
– Ну-ну. Что ж, раз уж ты мимо проходила, почему бы тебе не осмотреть своими святыми руками живот этого парнишки, чтобы я мог его выписать? У нас все забито до следующей недели.
– Я о нем позабочусь.
Генри буркнул в знак благодарности и ушел, а Пирс отправилась на поиски карты больного. Отыскав карту, она быстро пролистала ее, чтобы убедиться, что она ничего не упустила. Затем Пирс пошла к баскетболисту по имени Родни Оуэнс. Представившись, она объяснила, что ей нужно осмотреть его живот.
Родни Оуэнс, высокий детина, покраснел, как свекла, и натянул тонкую простыню до подбородка.
– Вообще-то с моим животом все в порядке.
– Как же так? В твоей карте сказано, что у тебя боль в брюшной полости.
– На самом деле не совсем в брюшной полости, а скорее… ниже…
– Ниже – это значит, в паху?
Парень энергично закивал.
– Да, в паху, точно.
Пирс оперлась бедром о край каталки и запихнула карту под мышку.
– В паху – это на внутренней стороне бедра или в яичках?
– В них, – едва слышно произнес Родни.
– У тебя когда-нибудь были такие проблемы? Грыжа, например?
Баскетболист покачал головой.
– Какие-нибудь травмы за последнее время? Может, во время той тренировки несколько дней назад?
Родни снова качнул головой.
– Они опухли?
– Нет, – шепотом сказал он.
– Болит одно или оба?
– Только правое.
– Понятно. Давай сначала посмотрим на твой живот.
Парень отпустил простыню, и Пирс стянула ее до его бедер. Она вставила в уши стетоскоп от тонометра и приложила к верхнему левому участку брюшной полости, а затем стала передвигать металлический кругляшок по всему животу.
– Вроде бы все нормально, – сказала Пирс, бросив стетоскоп на столик. – Сейчас я буду надавливать тебе на живот, а ты будешь говорить, где тебе больно. Понял?
– Да.
Пирс снова совершила тот же путь, который до этого проделала стетоскопом, только теперь она с силой нажимала на живот и быстро отнимала пальцы. Родни лежал спокойно до тех пор, пока она не добралась до нижнего участка справа. При надавливании Пирс почувствовала, как мышцы пациента едва ощутимо напряглись. Она подняла на него взгляд.
– Здесь больно?
– Совсем чуть-чуть.
Пирс не чувствовала какого-то уплотнения, но небольшая припухлость все же присутствовала.
– Я быстро осмотрю твой пах, чтобы убедиться, что там нет проблем. Будет больно, скажи.
Родни не отрывал взгляда от потолка, пока Пирс ощупывала оба яичка.
– Не вижу здесь никаких проблем, – Пирс накрыла пациента простыней и стала мыть руки. – Твои родители здесь?
– Только мама. Мне кажется, она пошла за газировкой. Что со мной такое, как Вы думаете?
– Я думаю, что у тебя аппендицит.
– Но почему тогда мне больно… там, ну, вы поняли?
– Возможно, потому, что воспалившийся аппендикс давит на другие органы вплоть до тех самых. У нас это называется иррадиирующая боль.
– Так мне нужна операция?
– Похоже на то. Но это пустяковое дело, и через неделю ты уже будешь как новенький, – Пирс вытерла руки и бросила бумажное полотенце в корзину. – Я отыщу твою маму, а потом вернусь.
Через полчаса она уже везла Родни на каталке в операционную, надеясь, что удаление аппендикса с помощью лапароскопии поможет ей не думать о Уинтер. Ей было больно где-то очень глубоко внутри, но в отличие от Родни эта боль отдавала ей прямо в сердце.
* * *
– Боже, ведь это просто фантастика, да? – радостно прокричала Роуз, когда Уинтер, наконец, отыскала их с Уэйном в вестибюле театра.
– Да, было здорово, – согласилась Уинтер.
Роуз огляделась по сторонам.
– А где Пирс?
– Ей пришлось уйти, – Уинтер постаралась, чтобы ее голос звучал как ни в чем не бывало, но по выражению лица сестры поняла, что ей это не удалось.
Роуз что-то пробормотала Уэйну, потом взяла Уинтер за руку и потянула вниз по ступенькам. Уинтер постаралась собраться с силами: меньше всего сейчас, когда у нее в голове была полная мешанина, а тело казалось чужим, ей хотелось с кем-нибудь беседовать по душам. Еще ни разу в жизни она ни на кого так не реагировала. Ей не хотелось ни говорить, ни думать, пока она не придет в себя. Может, тогда она разберется в том, что наделала.
– Что происходит? – спросила Роуз.
– Ничего, правда ничего. Пирс просто надо было уйти. Она отдала мне ключи от своей машины, так что не волнуйтесь за меня и поезжайте домой.
Роуз потянула Уинтер в угол подальше от людей, которые потоком шли к выходу.
– Вы что, поссорились?
– Нет.
– Ты же с ней работаешь? Я не придала значения, когда ты сказала, что приведешь с собой подругу.
– Слушай, Рози…
– Если ничего не случилось, почему ты так убита?
– Мы можем поговорить об этом в другой раз? Я очень устала, дежурила вчера всю ночь, а теперь…
Роуз сложила руки на груди. Вид у нее был такой, словно она приготовилась к длительной осаде.
– Я не вижу тебя годами, и ты всегда слишком занята, чтобы поговорить со мной по телефону. Вы с Дейвом развелись, потом вдруг два месяца назад ты переезжаешь сюда, даже не предупредив меня. Мы встретились с тобой впервые за целую вечность, и сначала ты просто сияла от счастья, а теперь… – Роуз прищурилась и вгляделась в глаза Уинтер. – Ты сейчас расплачешься что ли? Ничего себе, что она тебе сделала?!
Уинтер почувствовала, как у нее перехватило дыхание, и пришла в ужас от мысли, что прямо сейчас и правда разрыдается. Она никогда не плакала.
