Марк, довольный замешательством и восхищением Татьяны, церемонно отодвинул от стола табуретку и усадил на нее подругу жены с таким лицом, будто возвел особу королевских кровей на трон из чистого золота.
Мясо было очень мягким, сочным и вкусным. Татьяна думала, что в сложившихся двусмысленных обстоятельствах не сможет проглотить ни кусочка, но съела все до последнего ломтика румяного картофеля, до последнего колечка лука в простецкой чайной чашке. От первого же фужера вина у нее закружилась голова. От второго, который они подняли с тостом за многолетнюю дружбу домами, перед глазами Татьяны поплыло изображение. Она с силой тряхнула головой, чтобы пламя свечей и глаза Марка, сверкающие не хуже их, снова угнездились на положенных местах.
– Ну как? – спросил Марк.
– Обалденно! – честно призналась Татьяна и пьяно подхихикнула. – Только твое «Мерло» подают не к мясу, а к рыбе. Кажется, к тушеной…
В вине она совсем не разбиралась, но как раз накануне читала детектив, где героиня говорит герою именно эту фразу о тушеной рыбе. Марк удивленно поднял бровь и сказал:
– Танюша! Ты открылась мне с новой стороны! Никак не ожидал от тебя таких познаний. Прости, что не приготовил рыбу. Я ее вообще не люблю. А «Мерло» обожаю!
Татьяна еще раз хихикнула и хотела сказать, что Симе здорово повезло, потому что Марк умеет так отменно готовить, но сумела вовремя спохватиться, несмотря на кружившие голову винные пары. Имя Симы сейчас прозвучало бы не очень уместно.
Вспомнив подругу, Татьяна даже несколько пришла в себя. Какой кошмар! Что же это они с Марком делают? Это вино! Эти свечи! Зачем все?!! И картошку можно было просто отварить. К чему нужно было нарезать ее такими сексуальными ломтиками? И мясо… Она уже давно ела только колбасу, сосиски и пельмени. И ничего. Жила. А роза? Что означает эта роза? И красные салфетки… Как кровь… Как любовь…
Татьяна посмотрела на Марка, который уже составил в раковину грязные тарелки и по-хозяйски доставал из шкафчика чайные чашки. Он был великолепен: высокий, гибкий, как юноша, с угольно-черной гривой волос, украшенной тонкими седыми прядками. Удлиненные карие глаза Рудельсона с девичьими густыми ресницами то и дело останавливались на Татьяне. Взгляд их был жарок и пронзителен. Марк будто проверял, дошла ли Татьяна до нужной кондиции. Она понимала, что дошла. Она как раз находилась в той самой кондиции, когда отдаться ему прямо здесь, среди свечей и возле кровавой розы, ничего не стоит и даже очень не терпится. Но она выдержит и не отдастся, потому что его жена – лучшая ее подруга, и предать ее даже ради этой розы невозможно. Опять вспомнив Симу, Татьяна взбодрилась. Нет! Ее не проймешь свечами и взглядами! Она знает, какой Рудельсон бабник! Это те, другие женщины, которых он соблазняет, не знают, думают, что только для них все эти прибамбасы в виде вина, конфет и оригами из клетчатых бумажных салфеток. А Татьяна-то знает! Сколько раз Сима уже отсиживалась у нее во время Марковых загулов! Неужели на всех своих баб он так тратится: телячья вырезка, фигурные свечи и даже стильные льняные салфетки! Бедная Сима!
– А этот бокал мы поднимем за тебя, Танюша! – проникновенно сказал Марк, сопровождая свои слова огненным взглядом.
– По-моему, я того не стою, – ответила Татьяна, продолжая испытывать острое чувство вины перед командированной в столицу подругой.
– Ну что ты! – ласково проворковал он и накрыл своей горячей рукой ее ладонь, теребившую красную ткань салфетки. – Таких, как ты, неброских, но нежных и трепетных, почти не осталось. Возможно, что ты вообще последняя. Тебя надо занести в Красную книгу, как вымирающий вид. За тебя!
Татьяна высвободила свои пальцы из его ладони и залпом допила вино. Только не смотреть Марку в глаза! Ему нельзя смотреть в глаза, как гоголевскому Вию. Иначе все… Иначе конец…
«Мерло» закончилось. Марк пошебаршил в своем пакете и выставил на стол бутылку армянского коньяка.
– Я больше не буду пить! – вскрикнула Татьяна и вскочила из-за стола.
– Разве кто-нибудь тебя заставляет? – Рудельсон сказал это таким тоном, каким говорят матери, пытаясь обманом всунуть своему малолетнему чаду лишнюю ложечку манной каши.
Марк тоже вскочил, будто бы от возмущения тем, что Татьяна подозревает его в нехороших намерениях и низменных инстинктах. Он бросился к ней как бы для утешения, а сам приступил к немедленному воплощению «нехороших намерений» в жизнь. Он впился в ее приоткрытый для слов возмущений рот своими вкусными губами в вине «Мерло» и конфетах «Белочка». Татьяна задохнулась – но не от возмущения, а от сумасшедшего желания, которое охватило все ее тело. Она не ответила ему, но замерла, чтобы хоть на минуту продлить этот миг. Этого оказалось достаточно для того, чтобы Рудельсон молниеносным движением расстегнул рубашку на себе и блузку на Татьяне. Его быстрые ловкие пальцы побежали по ее телу и уже собрались расстегнуть на спине бюстгальтер, когда она наконец опомнилась. Татьяна с силой оттолкнула от себя чужого мужа, запахнула блузку и абсолютно трезвым голосом сказала:
– Уходи, Марк…
– Но почему? – Он опять рванулся к ней. Из-под расстегнутой рубашки было хорошо видно сильное и красивое тело.
Татьяна зажмурилась. На сегодняшнюю ночь это тело могло бы принадлежать ей, если бы… Если бы не Сима… Впрочем, дело не только в Симе. Она, Татьяна, никогда не позарится на чужого мужа! Никогда!
– Симона – моя лучшая подруга, – ответила она Марку.
– Но… Она не узнает… – очень тихо и где-то даже заискивающе произнес Рудельсон.
– А что потом?
– Что «потом»? – с наивным удивлением спросил Марк.
– Как я должна глядеть в глаза своей подруге?
– Обыкновенно. Как все.
– То, что ты мне… навязываешь… – Татьяна специально выбрала это слово, – является предательством по отношению к ней.
– Все это не больше чем громкие слова, – усмехнулся Марк. – Это не предательство. Это, если хочешь знать, инстинкт.
– Низменный!
– Ну почему же! Сейчас его называют основным!
– Я вполне могу с ним справиться! – запальчиво объявила Татьяна.
– А надо ли? Если пользоваться твоей терминологией, ты и так уже предала Симону, так не лучше ли продолжить, поскольку все равно уж…
– Как это предала?! – возмутилась Татьяна. – Что ты говоришь, Марк?
– Я же мужик! Я же чувствую, когда женщина хочет, и не лезу к той, которая ни сном ни духом…
– Побойся бога, Марк! – Татьяна уже чуть не плакала. – Ты же меня специально соблазнял! Разве я просила об этом? – И она обвела руками винно-свечное великолепие.
– Но и не отказывалась!
– Я же не знала…
– Все ты знала! Ты же не дура, Танюша! Ты же сразу поняла, зачем я пришел.
Татьяна опустила голову. Он прав. Только «поняла» – это неверное слово. Она не столько поняла, сколько почувствовала, что Рудельсон пришел неспроста.
