Выгодность рубежа для обороны и его значение (не дает возможности соединения 49 армии с частями, действующими в тылу врага, — 4 ВДК, группа генерала БЕЛОВА и зап. группировка 33 А) заставляют противника оборонять данный рубеж, не жалея ни сил, ни средств.
2. Второй причиной является неукомплектованность частей людьми и вооружением (об этом мною донесено шифровкой), особенно в отношении людей и командного состава частей. В силу неукомплектованности, поступающие пополнения без тщательной обработки и обучения бросаются в бой (часто с хода), в результате большие потери при малом эффекте, ибо ни командный состав, ни бойцы обстановки не знают, не знают точно также командиры своих бойцов, а бойцы командиров.
Неукомплектованность приводит к тому, что в полку, в лучшем случае, наступает один СБ, и то не полностью укомплектованный, причем часто укомплектованный вышеуказанным способом.
Это обстоятельство приводит к прорыву обороны на очень узких участках 300—400 м без эшелонирования боевых порядков наступающих.
Имея фронт наступления 1—3 км, прорыв производится на узком участке, боевые порядки всегда попадают под фланговый огонь противника. Результат — большие потери и приостановка наступления.
Это же позволяет противнику после обозначения направления удара снимать живую силу и оружие с участков, никем не сковываемых, и направлять его против наступающих для нанесения контратак. Примером является бой 25 и 26.3.42 г. 18 Гв. СД и 238 СД по уничтожению МАРЬИНСКОЙ группировки.
238 СД имела полосу для наступления 3 км по фронту, а удар наносился на фронте 300—400 м без сковывания на остальном участке. Удар наносился правым флангом, что привело к образованию между 238 СД и 18 Гв. СД полосы 2—2,5 км никем не скованной.
Противник, обнаружив направление удара 238 СД, пропустил ее в лес, не подвергая огневому воздействию, а потом фланговым огнем нанес большие потери. Сняв силы с участков, где наши части прорыва не производили, бросил их в контратаку против наступающих и наступление приостановил.
3. Не имея в достаточном количестве автоматического оружия (имеют меньше, чем противник) и имея очень ограниченное кол-во мин и снарядов, пехота, встреченная огнем автоматического оружия и минометов, залегает.
Помощь артиллерии мала в силу недостачи снарядов, вести наблюдаемую стрельбу невозможно. Необходимо, чтобы артиллерия имела минимум 0,5 б. к. на день боя.
4. Прорыв производится без точных данных об оборонительной системе противника (КСБ не знают, кто обороняется перед ними, его силу и ОТ), в результате объекты атаки пехоты при начале наступления не назначаются и взаимодействия между подразделениями организуются плохо, что приводит к наступлению «на авось», к быстрой потере управления боем и влияние на бой КСП. КСП влиять на бой вводом вторых эшелонов не могут, ибо их фактически нет.
Бойцы в этом случае, подвергаемые огню автоматического оружия и минометов, залегают, наступление приостанавливается.
ВЫВОДЫ
1. Срочно укомплектовать дивизии людьми и вооружением, для чего некоторые дивизии отвести в тыл, где они могли бы пройти сколачивание и обучение. При обучении уделять особое внимание бою за населенный пункт и бою в лесу. 2. Изменить способ укомплектования людьми, ни в коем случае не допускать ввода в бой пополнения без обработки, обучения и знакомства с местностью. 3. Срочно увеличить подвоз снарядов и мин. Майор КОНДРАТЕНКО»
.
Что и говорить, атаковали наши дивизии и полки немецкие опорные пункты на Угре и Рессе довольно однообразно, если не сказать примитивно. Немцы изучили характер наших командиров и быстро нашли противоядие для таких атак: насыпали снежный вал для скрытого перемещения местных резервов, концентрировали огонь автоматического оружия и минометов и отбивали одну атаку за другой. Нашим командирам оставалось только подсчитывать количество убитых и раненых после очередной атаки. Документы свидетельствуют о том, что стереотипу было подвержено даже начало наступления. Очевидно, что генерал Захаркин был все же слишком мягким человеком и слишком доверял своему штабу с его нечувствительным к реальностям обстановки оперативным отделом. Операции планировались по шаблону. Впрочем, это был тот период войны, когда уроки неудач и побед только-только начали усваивать. Блистательный Рокоссовский, в будущем маршал и кавалер ордена Победы, а в те дни командующий 16-й армией Западного фронта, бросал лавы конницы по открытому полю на пулеметы; за считаные минуты выкашивались полки. И ничего, воевать в конце концов научился!
— Что я заметил: нам с Иваном всегда не везло. Всегда нам на фронте — самая проклятая доля. Теперь мне кажется, что это плата за то, что остались живыми. А тогда... Вот стали нас отводить в тыл, на пополнение. Бригаду на Угре так сильно выбило, что приходит приказ — наступать, а наступать некем. В батальоне народу меньше роты. В роте — взвод. И те наполовину больные, наполовину контуженые. Немец вел обстрелы не так, как наши. Наши вели беспокоящий,огонь. Так артиллеристы этот припарок для мертвого называли. Кидают по две-три мины туда, сюда... А что такое за час две-три мины? Лучше бы их для атаки поберегли. Так же и артиллерия стреляла. Шурнут два-три залпа с закрытых позиций, и на полдня — тишина. А немец высматривал какую-нибудь цель, участок дороги или угол леса, где наши копошатся, и по этой цели — из всех стволов! Доводят интенсивность стрельбы до сумасшествия. Кажется, что сейчас голова лопнет, — так он часто садит по нашим окопам! Как только он затих, взводный наш, младший лейтенант Пекарев, уже на бруствере сидит, головой крутит, в бинокль смотрит, не пошел ли немец от леса в контратаку. Мы ему бинокль подарили. Когда за шнапсом ходили, в одном ранце бинокль нашли. Наш, советский. Немец, видать, где-то подобрал. Вот мы его и вернули, младшему лейтенанту Пекареву подарили. Эти проклятые артналеты потерь особых не наносили. Редкий случай, когда мина в окоп залетит. Но вот контузило часто. Контузия — штука такая. Ее не всегда и почувствуешь. Не определишь, контузило тебя или нет. Смотришь, мутить начинает, голова болит. Санинструктор старшина Иванкина придет, зрачки посмотрит — и повела в тыл. По зрачкам определяла, контужен ты или нет. У нас бронебой был, младший сержант Анисимов, так тот после каждого артналета старшину звал. Чтобы она ему зрачки посмотрела. Неравнодушен к ней был. Баба она была уже в летах, под тридцать. Он тоже. Тогда ж нам, двадцатилетним, все, кому больше двадцати пяти, стариками казались да старухами... Вот сержант Анисимов позовет ее, а она, смотришь, идет, сумку свою по траншее протаскивает. Ничего баба была, справная. Раз лейтенанта тащила, на себе волокла километра полтора. Получилось так, что во время атаки потрепал он нас здорово. Атаковали по льду, через Угру. Думали его на арапа взять. Взяли... Он контратаковал. Мы побежали. Под берегом попрятались. Потом обратно через Угру — в свою траншею. Прибежали, радуемся, что руки-ноги унесли. А командира и старшины нет. Думали, пропали. А вечером, уже потемну, она его приволокла. А апреле дело было, перед самым разливом реки. Мы тогда долго в глаза ей не смотрели, даже сержант Анисимов звать перестал. Получилось, что мы бросили своего командира. Да и ее, женщину, тоже. Позор. Даже двойной.
