Но воевать на фронте ему по существу не пришлось. Он надел солдатские погоны аккурат в феврале 1917 года, когда грянула февральская революция. А там не за горами оказалась и октябрьская.
В апреле 1918 года он вступил в Красную Армию. Был комиссаром бронепоезда, командиром Коммунистического отряда, заместителем начальника оперативного отделения штаба 1-го Кавказского корпуса; в 1919–1920 годах участвовал в боях против войск Колчака и повстанческих формирований в Самарской и Уфимской губерниях.
При этом всюду старался решить задачу малой кровью, жалел жизни не только своих подчиненных, но и противника. «Ведь все они – русские люди», – говаривал он в то время, как бывший гвардейский поручик Тухачевский травил газами мятежников на Тамбовщине.
Разведчик, летчик, коммерсант…
В годы Гражданской войны определился и окончательный выбор профессии Льва Маневича – он решил стать кадровым военным. И после окончания боевых действий он поступил в Высшую школу штабной работы комсостава, а к августу 1924 года у него за плечами была уже и Военная академия РККА.
Однако командовать полками ему не довелось. После окончания академии Маневич получил направление в Разведывательное управление штаба Красной Армии (РУ), где судьба свела его и тесно связала с Яном Карловичем (Павлом Ивановичем) Берзиным, руководителем советской военной разведки.
Уже в 1925 году Маневич был направлен в первую заграничную командировку – в Германию, в легальную резидентуру. И после этого он еще не раз выезжал в зарубежные командировки и не всегда под своей фамилией, а стало быть, нелегально… Заодно в 1928 году Лев Ефимович получил еще одну профессию, из тех, что тогда стремительно «входили в моду», – авиатора.
В его выпускной аттестации значится: «Отличных умственных способностей. С большим успехом и легко овладевает всей учебной работой, подходя к изучению каждого вопроса с разумением, здоровой критикой и систематично. Аккуратен. Весьма активен. Обладает большой способностью передавать знания другим. Дисциплинирован. Характера твердого, решительного; очень энергичен, иногда излишне горяч…»
Полетать толком ему тоже не пришлось. По окончании годичных курсов военлетов руководство Разведупра дало ему на редкость неожиданное задание – стать… коммерсантом.
Поднаторев в коммерции на родине, в декабре 1929 года Маневич отправился на нелегальную работу в Италию. Развитая военная промышленность Италии производила боевую технику не только для своей армии, но и для дружественной Германии. И в СССР очень хотели бы знать, кому чего и сколько перепадает. Да и знать технические характеристики отдельных видов вооружения потенциального противника было весьма не вредно.
И хотя времени на подготовку было в обрез, руководитель Разведупра Ян Берзин не сомневался в том, что Маневич с такой работой справится: ведь вся его предыдущая жизнь была по существу подготовкой к такой работе.
Семейный эксперимент
Однако неожиданные препятствия возникли у Маневича дома. Его жена Надежда Дмитриевна, в девичестве Михина, узнав о предстоящей длительной командировке, чувств своих сдерживать не стала. И поставила вопрос ребром. «С меня достаточно твоих отлучек! Или ты остаешься, или берешь нас с собой!» – потребовала она.
Лев Ефимович очень любил жену и дочь. А потому добился, в конце концов, компромисса и в семье и на работе. Было решено, что сначала он поедет один, а затем возвратится и заберет семью с собой.
Однако легче сказать, чем сделать. Самого Маневича «выводили» в Италию через Австрию – он легализовался в Вене под именем Альберта Корнера, коммерсанта, открывшего на Мариахильферштрассе патентное бюро.
Это было весьма удобное прикрытие, дававшее разведчику возможность быть в курсе перспективных изобретений, которые к нему приносили сами авторы, чтобы оформить патент или получить лицензию. Специальность патентоведа давала также возможность Маневичу бывать на предприятиях, завязывать и поддерживать знакомство с инженерами. Более всего его интересовала авиация, и он успешно изображал летчика-любителя, что позволило ему быстро войти в контакт с пилотами, техниками и часто бывать на аэродромах.
Особый интерес «Этьен», помня о своем главном задании, проявлял к людям, работающим в Италии или как-то связанным со страной его будущего пребывания.
Несколько освоившись в Европе, он прибыл за семьей в Москву. «Ехать мы должны были вместе с отцом, но жить отдельно от него, в Вене, куда он сможет время от времени приезжать, – вспоминала о том времени дочь «Этьена» Татьяна Львовна. – Дело осложнялось тем, что ни мама, ни я не знали иностранных языков…»
Ситуацию разрешили так. Согласно легенде, жена Маневича получила паспорт гражданки Финляндии. А поскольку раньше они с дочкой жили в Выборге, в городе на самой границе с Россией, то и говорили в основном по-русски.
Однако мало было легенду придумать. Нужно было, чтобы жена и дочь вжились в нее, привыкли к своим новым именам. И кроме всего прочего, они все время должны были помнить о том, что малейший промах может стоить им жизни.
Особенно опасались взрослые за поведение своей дочери. И, как вскоре выяснилось, совсем не напрасно.
«В вокзальном ресторане сидящие неподалеку от нас пассажиры с удивлением повернулись на мой громкий возглас: «Ой, папа, смотри, они налили нам суп в чашки и еще туда яйцо бросили!» – рассказывала Татьяна Львовна. – В Берлине, в гостинице, произошел еще один маленький эпизод, который мог стоить нам очень дорого. Я, как и отец, ужасно любила петь и распевала целыми днями. И вот однажды я бежала по коридору гостиницы и распевала какую-то песню, которая заканчивалась словами: «Ура, ура, Советская страна!». С этими словами я и влетела в наш номер… До сих пор помню побелевшие лица родителей, бросившихся ко мне. Мама, со свойственной ей горячностью, начала меня упрекать. «Надя, оставь ее, – сказал отец. – Она ведь еще ребенок…»
Вскоре «Этьен» перевез семью из Берлина в Вену, где Надежда Дмитриевна с дочерью поселились на съемной квартире. Лев Ефимович провел с ними несколько дней и уехал.
И как раз вовремя. Вскоре жена «Этьена» почувствовала, что ею интересуется контрразведка: ее стали сопровождать люди в штатском; они же наводили справки о господине Корнере у консьержки.
Поняв, что дело плохо, Надежда Дмитриевна не без труда сумела встретиться с представителем Разведупра, сообщила о происходящем и получила приказ немедленно возвращаться в Москву. Тут уже никаких возражений с ее стороны не последовало.
Провал
Семья уехала, и «Этьен» вздохнул с облегчением: теперь они в безопасности. Сам же он продолжал работу в Италии в качестве руководителя миланской резидентуры. На связи у резидента было девять агентов – по крайней мере, именно так впоследствии установил суд.
Однако вряд ли итальянской контрразведке удалось проследить и установить все контакты «Этьена». Ведь он официально считался представителем ряда австрийских, немецких и чешских фирм, производящих вооружение, и ежедневно общался с десятками людей, среди которых, наверное, были и его информаторы.
