…Когда я принял командование, в моем распоряжении находились силы, действовавших по следующему плану. Два корпуса – 30-й армейский корпус генерал фон Зальмута (72-я и 22-я пехотные и дивизия СС лейб-штандарт «Адольф Гитлер») и 49-й горный корпус генерала Кюблера (170-я пехотная, 1-я и 4-я горно-стрелковые дивизии) – продолжали преследование остатков разгромленного на Днепре противника. 54-й армейский корпус под командованием генерала Ханзена в составе 40-й и 73-й пехотных дивизий свернул на подступы к Крыму, к Перекопскому перешейку. Прибывшая из Греции 50-я пехотная дивизия (в составе 1-й румынской армии) частью находилась под Одессой, частью очищала побережье Черного моря от остатков противника. 3-я румынская армия в составе румынского горного корпуса (1-я, 2-я, 4-я горные бригады) и румынского кавалерийского корпуса (5-я, 6-я и 8-я кавбригады) находилась западнее Днепра; армия намеревалась остановиться там на отдых. Ведь, как я говорил, румыны не желали продвигаться на восток дальше Днепра, после того как перешли Буг, ибо дальнейший поход уже не соответствовал политическим целям Румынии.
Участок фронта, командование которым мне было поручено, представлял собой южную оконечность Восточного фронта. Он охватывал район Ногайской степи между нижним течением Буга, Черным и Азовским морями, изгибом Днепра южнее Запорожья, а также весь Крым. Большую свободу боевых действий 11-й армии обеспечивало то, что не было непосредственного соприкосновения с основными силами группы армии «Юг», наступавшими севернее Днепра. Я ведь попал в эти степные просторы из лесных районов северной России, где должен был вести боевые действия малопригодным для такой местности танковым корпусом. А здесь – ни препятствий, ни укрытий – идеальный простор для танковых соединений, только вот, к сожалению, их в моей армии не было… Может, это прозвучит странно, но мне нравилась та местность, я мог бы часами любоваться природой, закатами, балками, мелкими речушками, равниной. В восточной части Ногайской степи в районе Мелитополя и северо-восточнее его мне встречались деревни с немецкими названиями Гелененталь, Карлсруэ, другие, названия которых уже не помню. Помню только, что все там напоминало о былом, давнишнем благосостоянии: и большие разросшиеся сады, и добротные каменные дома. Между прочим, я убедился, что жители тех деревень сохранили в чистоте родной немецкий язык, но только вот… там было почти безлюдно, безжизненно… одни старики, женщины и дети. Всех мужчин к нашему приходу Советы успели уже угнать.
Итак, задача, поставленная перед армией Главным командованием, нацеливала нас как бы на два расходящихся направления. Во-первых, наступая на правом фланге группы армий «Юг», армия должна была продолжать преследование отходящего на восток противника. Для этого основные силы армии должны были продвигаться по северному берегу Азовского моря на Ростов. Во-вторых, армии приказано было занять Крым, причем как можно скорей.
Понятное дело: занятие Крыма и его военно-морской базы Севастополя возымело бы свое благоприятное воздействие на позицию Турции, которая после захвата власти еврейско-большевистским режимом в 1917 году в России считала себя свободной от обязательств сохранения паритета сил на Черном море и проливах. Ну и, конечно, крупные военно-воздушные базы противника в Крыму представляли собой угрозу жизненно важному для нас румынскому нефтяному району, их надо было нейтрализовать.
Планом предусматривалось, что после взятия Крыма входящий в состав 11-й армии горный корпус должен будет продолжать движение через Керченский пролив в направлении на Кавказ с целью поддержки наступления германских войск, которые должны развернуться со стороны Ростова. Далее корпусу предписывалось как профессионально подготовленному для боевых действий именно в горных условиях, войти в горы Кавказа, а там с помощью мусульманских народов развернуть боевые действия против советских армий. Так что, как видишь, у германского главного командования в то время еще были далеко идущие планы на кампанию 1941 года.
…Конечно, двоякая задача по захвату Ростова и всего Крыма силами 11-й армии нереальная. Вообще-то решение подобного вопроса входило в компетенцию главного командования, но было предоставлено на мое усмотрение. А у меня эта задача вызвала сомнения. Ведь для того чтобы занять Крым, нужны были значительно большие силы, чем те, которыми располагал подходивший к Перекопу 54-й армейский корпус. Разведка сообщала, что противник отвел от Днепра на Перекоп три дивизии. Но мне было известно, что в районе Ишуньских высот находится самый мощный в Красной армии 9-й ОСК под командованием генерал-лейтенанта Батова, передислоцированный после переподготовки в Крым, и который участвовал в мае – июне 1941 года в учениях вместе с ЧФ по захвату и уничтожению румынских нефтепромыслов. Не было в этом для нас секрета…
Думаю, ты поймешь, почему в своей книге «Утерянные победы» я вообще не упоминаю о 9-м корпусе Красной армии, не пишу о некоторых подробностях той кампании, если скажу, что это связано с… личным выбором жизни и смерти, не только для меня, но и для членов моей семьи… Я выбрал жизнь для нас… Так ты понял, почему я пишу русские, а не: Советы или евреи-большевики или как-то еще…
Генерал-фельдмаршал опустил тяжелый взгляд, глянул на стол и сделал характерный жест рукой. Я налил коньяк в его рюмку, затем в свою; он отчего-то предупредил:
– Прости, я выпью коньяк залпом.
После чего надолго замолчал. Я, восприняв его молчание за усталость и знак, что на сегодня разговоров достаточно, поблагодарил его и стал подниматься из кресла. Но хозяин не терпящим возражений жестом приказал сидеть.
– Ты еще совсем молод, но это не недостаток, это достоинство. Ты памятлив, умен, любознателен, мыслишь свежо и даже находишь единомыслие с таким старым человеком, как я. При любой государственной системе есть люди, работающие в этой системе, но не на нее… наверное, ты тоже из их числа. Но пока ты молод, твоим недостатком являются горячность и прямолинейность. С годами, когда постареешь, приходят зрелые и взвешенные мысли, но они уже не свежие. Все больше начинаешь рассуждать о праведности, о потребности бытия. Может, негоже признаваться мне, солдату, но чем больше уходит времени после той войны… времени, когда я потерял своего сына Геро… я все больше осознаю как непросто, как больно всем, кто потерял на войне своих детей и пережил их…
Генерал-фельдмаршал тяжело вздохнул, и, прищурив глаза, словно от резкой и внезапной боли, все-таки продолжил:
– У тебя нет детей, но когда они будут, я не желал бы тебе, чтобы ты их потерял… Правильно бывает лишь тогда, когда вначале умирают родители, а за ними, постарев, и дети. А не наоборот. Но, потеряв сына, я спас, я не потерял других членов своей семьи. Уже после войны, во время следствия по так называемому «Делу о преступлениях генерал-фельдмаршала фон Манштейна» ко мне в камеру четырежды приходили разные люди еврейской национальности. Мне ставилось категорическое условие, что если я не приму правила игры этого следствия, то в таком случае, я буду обвинен в массовом уничтожении евреев в годы войны 1941–1945 годов на территории Советского Союза. При этом от меня потребовали исключить при разговорах, что вермахт воевал против еврейско-большевистского режима Сталина, а не против русских людей… Вот откуда эта замена на русские. После некоторого раздумья я ответил отказом. Я, конечно, мог рисковать, но… Но тут же мне было заявлено, что если я буду упорствовать, то всех членов семьи ждет участь моего сына Геро, погибшего на озере Ильмень в 1942 году.
