Даже на допросах Филатов заявлял о непримлемости для него «материалистических» взглядов, навязываемых новой властью. Разработка полна зафиксированными агентурой высказваниями: «Пострадать за Христа – это благо» (январь 1926 г.); «как истинный сын Православной церкви и истинный христианин я верю в Бога, а вера в Бога обязывает верить в чудеса». В 1930 г. совместно со своим другом, архимандритом Геннадием, хотел открыть в монастыре клинику с научным сектором, набрать персонал из монахов и оказывать помощь малоимущим. Особо теплые и духовно полезные отношения установились у ученого со знаменитым одесским священником, «старцем в миру», протоиереем Ионой Атаманским (1855–1924), настоятелем портовой Свято-Николаевской церкви – Владимир Петрович считал, что метод тканевой терапии (пересадки тканей) открыт им «с помощью молитв отца Ионы»
[1005].
Видимо, только высочайший научный авторитет и известность в мире спасали Филатова от расправы за «антисоветские взгляды», констатацию «стремления Сталина стать диктатором в СССР» или высказывания по поводу смерти Ф. Дзержинского: «Остальные главари советской власти последовали бы на отдых за Дзержинским и нам бы дали отдохнуть в конце концов». Чего стоили сентенции «освещавшей» его не менее 20 лет агента «Мудрой»: «Только сволочь может поступить в партию большевиков. Мы до самой смерти обречены жить под игом большевизма. Советский режим для меня утомителен, отношусь к типу идеалистических и религиозных людей…»
О душевном состоянии врача с мировым именем красноречиво свидетельствуют зафиксированные агентом его слова конца 1920-х гг.: «Единственное забвение от ужасной действительности нахожу в молитве. Умоляю Всевышнего ниспослать интеллигенции освобождение от ее невыносимых страданий», мечтал он и об «истинном христианском социализме». Все же стоит отметить, что ученого берегли, он не был репрессирован. Стал Героем Социалистического Труда, членом АМН СССР и АН УССР, кавалером четырех орденов Ленина и лауреатом Сталинской (Государственной) премии. Ему «позволялось» заниматься хорошо оплачиваемой частной практикой – несмотря на «сигналы» конфидентов.
В то же время, будучи в принципиальной идейно-духовной оппозиции к власти, ученый оставался патриотом Отчизны. В документах спецслужбы отмечалось – в 1919 г. отказался выехать за рубеж, стать эмигрантом: революция была нужна для избавления от царизма, заявил Филатов. Сам же он желает остаться и трудиться на благо своего народа, возмущаясь при этом поведением тех, кто в трудную минуту оставил Родину.
В откровенных беседах с коллегой («квалифицированным агентом «Усовым», которого академик иногда просил переправить письма архиепископу Луке в Крым) Владимир Петрович выражал сожаление по поводу упадка богословской мысли в СССР, получал от него «Журнал Московской патриархии», просил достать ему труды блаженного Августина. Радовался, что раздобыл двухтомник работ святителя Игнатия Брянчанинова и «Добротолюбие». Жаловался, что «среди современной интеллигенции у него нет близких друзей, так как мало людей, всесторонне развитых и образованных, чутких, понимающих духовные запросы мыслящего человека».
В. Филатов неоднократно встречался с Алексием І в его одесской летней резиденции. Сохранилось донесение агента «Петрова» о встрече Святейшего с В. Филатовым 2 июля 1950 г. Ученый рассказывал об успешной поездке в Москву и лекциях в Академии медицинских наук СССР, о том, что лично И. Сталин (которого хирург избавил от глаукомы) проявивил внимание к трудам основателя методов тканевой терапии и пересадки роговицы глаза, сделав внушение Н. Хрущеву за недостаточную поддержку одесского института офтальмологии. В город немедленно прибыли члены правительства УССР, министр здравоохранения Медведь, трое членов ЦК КП(б)У, изучившие проблемы института, Филатову пообещали финансирование, составили списки на закупку обрудования.
Академик В.П. Филатов беседует с Предстоятелем РПЦ Алексием І (1952 г.)
Постепенно беседа перешла на духовные темы. Отвечая на вопросы Патриарха, ученый рассказал о случаях исцеления от иконы великомученика и целителя Пантелеимона. «Я сам, – подчеркнул академик, – когда-то испытал себя в руках Божих. У меня было большое испытание в жизни, меня ожидало большое несчастье. И вот я почувствовал, что меня как младенца держит на своих руках Всемогущее существо, Бог. Я испытывал это несколько минут». «Наука до души не достает, наука за пределы физического мира не выходит, – рассуждал ученый. – Я держусь взглядов апостола Павла, который говорит: “дух, душа и тело”». Как мы знаем, именно такое название получила и книга святителя Луки, единомышленника академика Филатова (о владыке Луке они также вспоминали в беседе с Патриархом).
Окаянные дни
…24 августа 1952 г. крымский архиеерей посетил Патриарха Алексия І, традиционно пребывавшего в это время в своей одесской резиденции, общался и с другими иерерахами РПЦ. Как сообщал агент МГБ «Петров», архиепископ Лука рассказал о подготовке им нового труда по хирургии, уже составленных семи томах текстов проповедей. Доверительно поделился с «источником» и творческими планами по написанию книги «Дух, душа и тело» (к тому времени уже накопилось 140 страниц рукописи), посетовал: труд лежит как балласт, такие мысли в наши дни не одобряются
[1006].
Понимая фарс безальтернативных выборов в Верховный Совет РСФСР, владыка Лука не мог скрыть своего раздражения. Как информировал агент «Бойкий», посетив в декабре 1946 г. избирательный участок, поднадзорный епископ не скрывал перед окружением отрицательного отношения: иду на выборы, но «досадно мне здесь, пойдемте отсюда скорее… У, окаянные!»
[1007].
Однако необходимо отметить, что владыка Лука действительно не был врагом Советскому государству как таковому (помня и слова апостолов о том, что всякие высшие власти от Бога установлены и нет власти не от Бога). Помимо неустанного труда в годы войны, он активно включился в антивоенное движение за предотвращение теперь уже ядерной войны. Как сообщал агент МГБ «Евстафьев», проповедь архиепископа Крымского на Крещение 1947 г. была выдержана в патриотическом духе: «ни в одном государстве так не воплотилась правда Божия, как в постановлениях и решениях советского правительства», его предложениях по разоружению. Слова архиерея даже неоднозначно восприняли отдельные прихожане. Так, врач Марина Кузьмина, сообщал оперативный источник, недоумевала: «Неужели и он продался НКГБ! Нет! Не может этого быть!»
[1008]
