И еще один бой – у Ново-Александровки, под Запорожьем. Было это в середине сентября 1943 г. Мы занимали оборону в большом саду, окопы были отрыты у нас почти в полный профиль. Вскоре над нашей обороной закружились «юнкерсы» – они бомбили, обстреливали нас из пулеметов. На нашу оборону было сброшено сотни бомб, нельзя было голову высунуть из окопа. И вдруг команда: «Внимание, танки!»
Да, на нас шли танки. Таких мы еще не видели, это были не обычные немецкие танки, с которыми мы уже раньше встречались. Это были «тигры» и «пантеры», в отношении которых огонь наших ПТР был неэффективен – снаряды ПТР не пробивали даже боковую броню «тигра».
Главное было – не бежать из окопа, так как на поверхности, вне окопа, тебя сразу же найдет пуля или осколок снаряда, которые рвались вокруг нас. Ну а сколько надо было иметь сил, какую выдержку проявить, чтобы удержать себя в окопе, когда на тебя идет «тигр», этого не передать словами.
В один из моментов боя снаряд разорвался возле нашего окопа, и Саша Кугатов, мой второй номер, упал на меня, залив своей кровью. У него осколком снаряда была снесена часть головы. А я отделался серьезной контузией. Танки были остановлены нашими артиллеристами, которые вели плотный заградительный огонь. Александра Кугатова мы похоронили в том же саду под Ново-Александровкой. Это был четвертый второй номер из моего расчета, погибший или выбывший из строя за год боев в 94-м отдельном батальоне ПТР.
Первый второй номер моего расчета погиб 21 декабря 1942 г. – в бою у совхоза «Красная Заря». Второй, только пришедший в расчет 23 декабря, погиб в бою, когда на нашу колонну напали вражеские танки. Третий второй номер выбыл из строя в июле 1943 г., когда на Северском Донце в городе Кременная снаряд дальнобойного орудия, стоящего на правом берегу, разорвался у нашего окопа – второй номер был ранен, а я контужен. И четвертый – Александр Кугатов, погибший у села Ново-Александровка, под Запорожьем.
Вообще потери у нас в батальоне были большие. Последний начальник штаба нашего батальона Б.Н. Казимиров, живший после войны в Ставрополе, писал мне, что через батальон за полтора года боев прошло более 5 тысяч человек при штатной численности батальона 500 человек.
Я уже писал о том, что в Донбассе мы похоронили командира батальона гвардии майора Акопова Петра Павловича. Под Запорожьем погибли начальник штаба батальона гвардии капитан Скакун Иван Корнеевич, командиры рот Шевчук Иван Яковлевич и Третьяков Иван Павлович. А сколько погибло рядовых, сержантов, сколько раненых было направлено в госпитали и медсанбаты, сколько раненых и контуженных оставалось в строю – трудно назвать эту цифру. Один лишь пример свидетельствует о больших потерях батальона: когда после войны мы пытались искать бывших воинов 94-го отдельного батальона ПТР, то удалось найти не более пятнадцати человек, это все, что от батальона осталось.
Говоря о больших потерях в ротах и батальонах, оснащенных противотанковыми ружьями, хочу привести выдержку их книги Алексея Исаева «Десять мифов Второй мировой». Там сказано:
«Вполне типичным был случай, когда из бронебойной роты после первой же атаки немецкой танковой роты (10 танков) в живых не осталось ни одного человека, причем три немецких танка отступали невредимыми. Бойцы откровенно не любили свои «удочки», говоря: «Ствол длинный, жизнь короткая».
В ноябре 1948 г. главный редактор газеты «Красная Звезда» генерал-майор Д.И. Ортенберг писал, что в борьбе с танками противника в период войны лозунг «Смерть или победа» – был решающим. Это означало – либо бронебойщик или артиллерист победит танк, либо погибнет. Другого в бою с танками не дано!
Большие потери объяснялись и тем, что командиры, которым придавался батальон, использовали всегда его роты на наиболее опасных направлениях: во-первых, потому что батальон был предназначен для борьбы с танками и уничтожения огневых точек противника, а во-вторых, потому что в дивизиях, которым мы придавались как часть усиления, мы были не свои, а приданные, и за большие потери в нашем батальоне комдив не нес такой ответственности, как за потери в своих полках. Кроме этого, пэтээровец с ружьем на плечах или в руках был менее подвижен в бою, чем автоматчик или обычный стрелок, а поэтому был более удобной мишенью для противника. После производства нескольких выстрелов ружье демаскировало себя, и противник всегда пытался уничтожить ружье и его расчет.
Но в 1941–1943 гг., когда у нас было мало противотанковой артиллерии и когда у противника не было тяжелых танков типа «тигр», ПТР получили широкое распространение в наших войсках и сыграли свою роль в борьбе с танками противника. Эта мысль находит подтверждение в энциклопедии «Великая Отечественная война 1941–1945 гг.».
После освобождения Запорожья 14 октября 1943 г. (3-я гвардейская армия только частью сил участвовала в этой операции) мы совершили марш на Васильевку (через станцию Жеребец). В конце октября мы вели бои в районе сел Балки и Благовещенское. Здесь, под селом Благовещенское, произошло событие, которое сыграло важную роль в моей жизни, определило и всю последующую судьбу – и службу в армии, и даже послевоенную жизнь.
Я уже писал о том, что весной 1943 г. или немного позже меня избрали комсоргом роты ПТР. Был я неосвобожденным комсоргом, т. е. одновременно выполнял обязанности первого номера расчета ПТР, а также помощника командира взвода. Летом 1943 г., когда мы стояли в обороне в районе города Кременная, я был принят кандидатом в члены ВКП(б). Это было трудное для страны время, шли тяжелые бои под Орлом и Белгородом, их исход, во всяком случае для нас, сидящих в окопах на переднем крае, не был известен. В части я был одним из самых молодых коммунистов – мне тогда только исполнился 21 год.
Вступление в партию на фронте, в боевой обстановке, было не формальным актом, оно влекло за собой выполнение определенных обязанностей, очень серьезных, а иногда – опасных для жизни.
В любой сложный для воинской части момент, будь то на переднем крае или в другой обстановке, командир, комиссар или замполит могли дать команду «Коммунисты, вперед!» и коммунисты обязаны были выполнить этот приказ. Следует отметить, что на фронте это всегда осуществлялось на практике, это было правилом жизни коммунистов-фронтовиков.
У молодежи, у людей, живущих в современном мире, может возникнуть вопрос: «А добровольно ли на фронте вступали в партию, не было ли это результатом давления со стороны командиров или политработников?». Отвечу: добровольно, никакого давления не было. Мы были воспитаны в пионерских лагерях, в комсомоле и в то время считали, что коммунистическая партия организует и возглавляет борьбу с нашим заклятым врагом – немецким фашизмом, что не всем, а самым достойным, отличившимся в боях воинам оказывают честь, принимая их в партию. Так считал и я. Поэтому без колебаний дал согласие на вступление в ряды партии.
Но мы также знали, что ждало коммунистов у немцев, в плену. А такая вероятность на фронте, особенно для тех, кто воевал в 1941–1942 гг., да и позже, кто был на самом переднем крае, никогда не исключалась. Так, известно, что под Киевом в 1941 г. попало в плен более 665 тысяч воинов Красной Армии. Весной и летом 1942 г. на Юго-Западном фронте трагедия повторилась. Именно в те дни был издан приказ № 227, «Ни шагу назад». Фашисты без суда и следствия расстреливали пленных коммунистов, политработников и других нежелательных «элементов».
