Ольга Алексеевна (кротко). Мне уйти, Варя?
Варвара Михайловна (твердо). Да... (Ольга Алексеевна быстро идет в глубину сцены. Варвара Михайловна смотрит ей вслед, обращается к Двоеточию.) Вы говорите... что такое? Простите... я...
Двоеточие (дружески, просто). Эх, сударыня! Смотрю я на вас: нехорошо вам тут, понимаете? Нехорошо, правда? (Хохочет.)
Варвара Михайловна (оглядывая его с головы до ног, спокойно, ровно). Послушайте, Семен Семенович, вы не можете объяснить мне, кто дал вам право говорить со мной... в этом странном тоне?
Двоеточие. Хо-хо-хо! Э! бросьте! Право это дает мне старость моя и опыт мой...
Варвара Михайловна. Извините меня... но, мне кажется... этого слишком мало, чтобы так бесцеремонно вторгаться...
Двоеточие (добродушно). Никуда я не вторгаюсь, а вижу я - чужая вы всем тут... и я чужой... ну вот, и того... понимаете... захотелось мне сказать вам что-то... ну, видно, не сумел: извините, коли так...
Варвара Михайловна (усмехаясь). Простите и вы меня... я, кажется, грубо сказала вам... но, право, мне странно, я не привыкла к такому отношению.
Двоеточие. Понимаю... Вижу, что не привыкли... где тут привыкнуть! Пойдемте, погуляем, а? Уважьте старика!..
(Семенов влетает на велосипеде и подкатывается прямо к ногам Двоеточия.)
Двоеточие (испуганно). Куда вы, сударь мой? Что вы?
Семенов (задыхаясь). Извините... уже кончилась?..
Двоеточие. Что кончилось?.. Бог с вами!
Семенов. Такая досада!.. Лопнула шина!.. Я, видите, сегодня на двух репетициях...
Двоеточие. Да мне-то какое дело до этого?..
Семенов. Вы не участвуете? Извините! Я думал, вы в гриме...
Двоеточие (Варваре Михайловне). Что такое?
Варвара Михайловна (Семенову). Вы на репетицию?
Семенов. Да, и вот...
Варвара Михайловна. Еще не начинали.
Семенов (радостно). О, благодарю вас! Это очень досадно... я всегда так аккуратен!
Двоеточие. Чего же вам досадно?
Семенов (любезно). То есть было бы досадно, если бы я опоздал... Извиняюсь. (Отходит, раскланиваясь, к сцене.)
Двоеточие. Вот чудовищное насекомое! Наехал: Извольте радоваться! Уйдемте прочь отсюда, Варвара Михайловна, а то еще наскочит какой-нибудь эдакий... брандахлыст!
Варвара Михайловна (рассеянно). Пойдемте... я возьму платок... я сейчас. (Уходит на дачу, Семенов подходит к Двоеточию.)
Семенов. Там еще едут... две барышни и юнкер...
Двоеточие. Ага? Едут? Приятно мне слышать это...
Семенов. Они должны сейчас явиться... Знаете, это тот юнкер, у которого сестра застрелилась...
Двоеточие. Тот самый... Скажите!..
Семенов. Не правда ли, какой сенсационный случай... барышня и вдруг стреляется?
Двоеточие. М-да... Действительно... случай...
Семенов. А я подумал, что вы в гриме... У вас такие волосы и лицо, точно грим.
Двоеточие. Покорно вас благодарю...
Семенов. Я не льщу вам... поверьте...
Двоеточие. Я - верю... Только не понимаю... чем тут... польстить можно?
Семенов. Как же! В гриме человек всегда красивее, чем в натуре. А скажите, вы не декоратор, нет?
(Из леса выходит Суслов, в глубине сцены, являются дама в желтом и молодой человек в клетчатом костюме.)
Двоеточие. Нет... я просто дядя вон этого господина...
Дама в желтом. Господин Сазанов!
Семенов. Это меня зовут. Вот, знаете, странно... у меня такая простая фамилия, а никто ее не запоминает... До свиданья! (Идет на зов, оживленно кланяясь даме.)
Суслов (подходит). Жену не видали? (Двоеточие отрицательно кивает головой и облегченно вздыхает.) На даче собрались эти... артисты...
Двоеточие. Ко мне вот этот репей пристал... декоратором меня назвал... Спиноза тонконогая! Тоже место на земле занимает!.. Опять спорят! Ну!
(Из комнат дачи выходят: Калерия, Шалимов, Рюмин, Варвара
Михайловна. Двоеточие идет им навстречу, внимательно слушает спор. Суслов садится на его место, угрюмо глядя на спорящих.)
Шалимов (утомленно). Нет, я готов бежать от нее на северный полюс... невыносимо горяча она!
Рюмин. Меня положительно возмущает ее деспотизм. Люди этого типа преступно нетерпимы... Почему они полагают, что все должны принимать их верования?
Варвара Михайловна (пристально смотрит на всех). Укажите им что-нибудь более великое и красивое, чем эти верования!
Калерия. Ты называешь великим и красивым эти холодные, лишенные поэзии мечты о всеобщей сытости?
Варвара Михайловна (волнуясь). А я не знаю... Я не вижу ничего более яркого... (Шалимов внимательно прислушивается к словам Варвары. Михайловны.) Я не умею говорить... Но, господа, я сердцем чувствую: надо, необходимо пробудить в людях сознание своего достоинства, во всех людях... во всех! Тогда никто из нас не будет оскорблять другого... Ведь мы не умеем уважать человека, и это так больно... обидно...
Калерия. Ах, боже мой! Да не Марья же Львовна может научить этому!
Варвара Михайловна. Вы все относитесь к ней так враждебно... Зачем?
Рюмин. Она сама - прежде всех!.. Она раздражает... Когда я слышу, как люди определяют смысл жизни, мне кажется, что кто-то грубый, сильный обнимает меня жесткими объятиями и давит, хочет изуродовать...
Калерия. Как тяжело, тесно жить среди таких людей!
Варвара Михайловна. А среди людей, которые всё только жалуются на жизнь, - весело, легко, Калерия? Будем справедливы... разве легко и свободно жить среди людей, которые всё только стонут, всё кричат о себе, насыщают жизнь жалобами и ничего, ничего больше не вносят в нее?.. Что вносим в жизнь все мы... вы, я, ты?..
Рюмин. А она?.. А Марья Львовна? Вражду?
Калерия. Забытые слова - забыты, и прекрасно! Живые люди не могут жить заветами покойников.
(Около сцены собираются любители. Пустобайка на сцене расставляет стулья.)
Двоеточие. А вам бы, Варвара Михайловна, не волноваться так, а? Прекратить бы разговорец-то? Пойдемте гулять... вы обещали.
Варвара Михайловна. Да... я пойду! Я не умею сказать, что чувствую... что хочу... не умею! Как это обидно... быть умственно немой...
