Варвара Михайловна (почти брезгливо). Не обнажайте передо мной вашей души. Мне жалко нищего, если это человек, которого ограбили, но если он прожился или рожден нищим, - я не могу его жалеть!..
Рюмин (оскорбленный). Не будьте так жестоки! Ведь вы тоже больной, раненый человек!
Варвара Михайловна (сильно, почти с гордостью). Раненый - не болен, у него только разорвано тело. Болен тот, кто отравлен.
Рюмин. Да пощадите! Ведь человек же я!..
Варвара Михайловна. А я? А я разве не человек? Я только что-то нужное для того, чтобы вам лучше жилось? Да? А это не жестоко? Я вижу, знаю: вы не один давали в юности клятвы и обещания, вас, может быть, тысячи изменивших своим клятвам...
Рюмин (вне себя). Прощайте! Я понимаю! Я опоздал! Да! Конечно... Только ведь и Шалимов тоже... Вы посмотрите на него... вы посмотрите, ведь и он...
Варвара Михайловна (холодно). Шалимов? Вы не имеете права...
Рюмин. Прощайте! Я не могу... прощайте!
(Быстро уходит в лес налево. Варвара Михайловна делает движение, как бы желая идти за ним, но тотчас же, отрицательно качнув головой, опускается на пень. В глубине сцены, около ковра с закусками, является Суслов, пьет вино. Варвара Михайловна встает, уходит в лес налево. С правой стороны быстро входит Рюмин, оглядывается и с жестом досады опускается на сено. Суслов, немного выпивший, идет к Рюмину, насвистывая.)
Суслов. Вы слышали?
Рюмин. Что?
Суслов (садится). Спор.
Рюмин. Нет. Какой?
Суслов (закуривая). Власа с писателем и Замысловым?
Рюмин. Нет...
Суслов. Жаль!
Рюмин. Не подожгите сено!
Суслов. Черт с ним!.. Да, они тут спорили... Но все это одно кривлянье... Я знаю. Я сам когда-то философствовал... Я сказал в свое время все модные слова и знаю им цену. Консерватизм, интеллигенция, демократия... и что еще там? Все это - мертвое... все - ложь! Человек прежде всего зоологический тип, вот истина. Вы это знаете! И как вы ни кривляйтесь, вам не скрыть того, что вы хотите пить, есть... и иметь женщину... Вот и все истинное ваше... Д-да! Когда говорит Шалимов, я понимаю: он литератор, игра словами - его ремесло, и когда говорит Влас, понимаю: он молод и глуп... Но, когда говорит Замыслов, этот жулик, это хищное животное, - мне хочется заткнуть ему глотку кулаком!.. Вы слышали? В хорошенькую историю он всадил Басова! Грязная история... Они сцапают тысяч пятьдесят... Басов и этот жулик, да!.. Но уже никто после этой истории не назовет их порядочными людьми! И эта гордая Варвара, которая все не решается выбрать себе любовника...
Рюмин. Вы говорите гадости! (Быстро уходит прочь.)
Суслов. Дурацкий кисель! (Справа выходит Пустобайка, он вынимает изо рта трубку и в упор смотрит на
Суслова.) Ну, чего ты уставился? Не видал людей? Ступай прочь!
Пустобайка. И уйду!.. (Медленно уходит.)
Суслов (разваливаясь на сене). "На земле весь род людской..." (Кашляет.) Все вы - скрытые мерзавцы... "Люди гибнут за металл..." Ерунда... Деньги ничто... когда они есть... (дремлет) а боязнь чужого мнения - нечто... если человек... трезв... и все вы - скрытые мерзавцы, говорю вам... (Засыпает. Дудаков и Ольга тихо идут под руку. Она крепко прижалась к его плечу и смотрит в лицо его.)
Дудаков. И... конечно - не правы мы оба... Завертелись, засуетились... и потеряли уважение друг к другу. Да и за что тебе уважать меня? Что я такое?
Ольга Алексеевна. Милый мой Кирилл... ты отец моих детей... Я уважаю... я люблю тебя...
Дудаков. Я устаю и... распускаюсь, и не могу удерживать мои нервы... а ты все так близко принимаешь к сердцу... и вот создается это адское положение...
Ольга Алексеевна. Ты у меня один в целом свете... Ты и наши детки! Ведь у меня - никого...
Дудаков. Ты вспомни, Ольга... когда-то мы с тобой... разве о такой жизни мечтали мы? (Юлия Филипповна и Замыслов являются за деревьями с левой стороны.) Да...
Ольга Алексеевна. Но что же делать? Что делать? Ведь у нас - дети! Они требуют внимания...
Дудаков. Да... дети... я понимаю. Но порой задумаешься...
Ольга Алексеевна. Милый мой!.. Что же делать?
(Уходят в лес.)
Юлия Филипповна (выходя, смеется). Торжественно и трогательно! Какой урок мне!
Замыслов. Это предисловие к пятому ребенку... или к шестому уже? Ну, милая Юлька, так я жду?
Юлия Филипповна (насмешливо). Уж я не знаю, как теперь... они были так милы... не вернуться ли и мне на стезю добродетели, глупенький мой?
Замыслов. Это потом, Юлька...
Юлия Филипповна. Да, это потом; я решаю остаться на пути порока, и пусть мой дачный роман умрет естественною смертью. О чем вы так кричали с Власом и писателем?
Замыслов. Сегодня этот Влас какой-то полоумный... Разговор зашел о вере...
Юлия Филипповна. И - во что же ты веришь?
Замыслов. Я? Только в себя, Юлька... Верю только в мое право жить так, как я хочу!
Юлия Филипповна. А вот я ни во что не верю...
Замыслов. У меня в прошлом голодное детство... и такая же юность, полная унижений... суровое прошлое у меня, дорогая моя Юлька! Я много видел тяжелого и скверного... я много перенес. Теперь - я сам судья и хозяин своей жизни - вот и все!.. Ну, я ухожу... до свиданья, моя радость!.. Нам все-таки нужно держаться поосторожнее... подальше друг от друга...
Юлия Филипповна (с пафосом). Вдали, вблизи - не все ль равно, о мой рыцарь? Кого бояться нам, столь безумно влюбленным?
Замыслов. Исчезаю, роскошь моя!.. (Уходит в лес. Юлия Филипповна смотрит вслед ему, оглядывает поляну, свободно и глубоко вздыхает. Идет к сену, негромко напевая:
Томимую душу тоской,
Как матерь дитя, успокой.
Видит мужа. Останавливается, вздрагивает, несколько секунд стоит неподвижно и смотрит. Хочет идти прочь, но повертывается и с улыбкой садится рядом с мужем. Щекочет лицо ему стеблем травы. Суслов мычит.)
Юлия Филипповна. Очень музыкально...
Суслов. А... черт! Это ты?..
Юлия Филипповна. Как от тебя пахнет вином! Целый стог сена не может заглушить этого запаха. Ты разоришься на дорогом вине, мой друг!
Суслов (протягивает к ней руки). Ты... так близко... Я уже забыл, Юлия, когда это было...
Юлия Филипповна. И бесполезно вспоминать эти счастливые моменты, мой друг... Слушай, хочешь сделать мне удовольствие?
