В Дербенте же в это время господствовало всеобщее неудовольствие против правителя, известного Шейх-Али-хана, и Глазенап основывал именно на этом обстоятельстве весь успех своей экспедиции. Он знал, что Шейх-Али совершенно погряз в пороках и проводит развратную жизнь, тяжело отзывающуюся на всех его подданных. Обременяя население огромными налогами, отнимая дочерей и жен, он предавал ужасным казням почетнейших людей из духовенства и беков, осмелившихся говорить ему правду. Негодование против него в народе росло и наконец переходило мало-помалу в открытый ропот.
Шамхал Тарковский искусно подстрекал начавшееся волнение, и едва русские войска показались на границе Дербентского ханства, как в городе вспыхнул мятеж, и растерявшийся хан вынужден был искать спасения в бегстве. Дербент сдался Глазенапу без боя и 22 июня встретил русские войска как своих избавителей. Все пространство между отрядом и городом покрылось народом, образовавшим из себя живую улицу. Серебряные ключи от города поднес Глазенапу тот самый, теперь уже столетний, старец, который подносил их Петру и графу Зубову. На следующий день все жители приведены были к присяге, и после торжественного молебствия при громе пушек русский флаг победно взвился над главной башней Дербентской цитадели Нарын-Кале.
Зная важность и силу Дербента с одной стороны и слабость русского отряда – с другой, трудно было поверить, что покорение Дербента – свершившийся факт. «И как приятно было, – говорит участник этого похода, – смотреть на нашего почтенного начальника, незабвенного Григория Ивановича, принимавшего с добродушной улыбкой общее поздравление и удивление».
Покорение Дербента, с тех пор уже не выходившего из-под власти России, действительно составляет наилучший памятник, который воздвиг себе на Кавказе Глазенап. Государь пожаловал ему табакерку, осыпанную бриллиантами, и три тысячи рублей пожизненной пенсии.
Из-под Дербента Глазенап командировал между тем с частью отряда своего достойного сподвижника по линии генерал-майора Мейера для изгнания Сурхай-хана Казикумыкского, появившегося в табасаранских владениях, и Мейер блистательно исполнил поручение.
Между тем Куба и Баку, устрашенные падением Дербента, также засылали депутатов с просьбой о принятии их в подданство. Глазенап ожидал только прибытия Каспийской флотилии, чтобы продолжать военные действия, но судьба решила иначе. На Кавказ прибыл уже новый главнокомандующий, граф Гудович, не любивший Глазенапа еще по каким-то частным отношениям со времен Румянцева, и немедленно по прибытии в Георгиевск послал приказание, чтобы отряд Глазенапа не трогался из-под Дербента впредь до прибытия туда генерала Булгакова, которому и поручались дальнейшие действия. Так, среди блестящих успехов и общего непритворного сожаления в войсках, терявших любимого начальника, оканчивалась деятельность Глазенапа. Он имел, однако, утешение видеть, что план его похода утвержден, хотя и не ему суждено было привести его в исполнение до конца.
По сдаче команды над отрядом Глазенап добровольно остался при войсках и под начальством Булгакова участвовал в покорении Баку и Кубинского ханства. В Баку купцы и граждане подвели в подарок всем генералам дорогих персидских жеребцов, но Глазенап, по принципу не бравший никогда ничего, что ему не принадлежало по неоспоримому праву, один не принял подарка. Подобные правила переходили у Глазенапа в педантичность, с ними он прожил всю свою жизнь, с ними и умер, бедный, как солдат, но с чистой спокойной совестью.
Отлично понимая положение края, Глазенап письмом из Кубы советовал графу Гудовичу послать войска на Эривань, ручаясь за успех. Ту же самую мысль, нужно сказать, проводил и Несветаев. Но граф предоставил честь покорения Эривани лично себе, а отряду приказал возвратиться на линию. Известны печальные последствия, которыми сопровождался поход Гудовича на Эривань, благодаря потере благоприятного времени.
По возвращении войск из-под Дербента начальником Кавказской линии назначен был генерал Булгаков, а Глазенап отправился в отпуск, будучи оскорблен отношениями к нему графа Гудовича.
Как шеф Нижегородского драгунского полка, Глазенап, по истечении срока отпуска, снова вернулся на Кавказ и поселился в Георгиевске. Не занятый теперь массой дел, Глазенап старался соединить около себя городское общество, устраивал концерты, пение, танцы, давал балы, очаровывая всех своей любезностью. Но это была последняя зима, проведенная им на Кавказе. 4 февраля 1807 года он был назначен инспектором Сибирской инстанции и начальником Сибирской линии, а звание шефа Нижегородского драгунского полка перешло от него к полковнику Сталю.
Благородный Сталь, как только узнал о своем назначении, тотчас поспешил в Георгиевск и явился к Глазенапу. «Вот рапорт о состоянии полка, а вот квитанция в исправном его приеме от вас», – сказал он, подавая ему бумаги. Глазенап, приятно удивленный, отвечал: «Вы, Карл Федорович, еще не осмотрелись и, может быть, найдете некоторые недостатки». Сталь возразил на это, что просит считать дело между ними оконченным.
В Сибири деятельность Глазенапа была направлена исключительно на мирное развитие страны и в особенности на устройство внутреннего быта Сибирского казачьего войска. В этот мирный период своей жизни он получил от государя бриллиантовую табакерку с вензелевым изображением имени его величества и орден Святого Александра Невского, а 25 декабря 1815 года назначен командиром отдельного Сибирского корпуса.
В этом звании Глазенап пробыл четыре года и 10 марта 1819 года скончался в Омске, на шестьдесят девятом году от рождения. Над гробом его стоит скромный памятник, представляющий собой высокую белую пирамиду сибирского мрамора, обнесенную чугунной решеткой с бронзовыми украшениями и фамильным гербом. Надпись на этом памятнике свидетельствует о том, что он воздвигнут «признательными подчиненными в память любимому начальнику».
II. ГЕНЕРАЛ-МАЙОР ЛИХАЧЕВ
Петр Гаврилович Лихачев – один из доблестных бойцов великой Бородинской битвы. Но его известность началась гораздо раньше, во время службы его на Кавказской линии, где, в скромном звании командира полка, он приобрел такую популярность, которой могли позавидовать и более крупные деятели Кавказской войны.
Лихачев начал военную службу в 1783 году под начальством Суворова. В составе Кубанского корпуса он участвовал в поражении ногайцев близ Керменчика и получил тогда первую военную награду – чин подпоручика. Затем он был на войне со шведами, командуя одной из плавучих батарей в отряде Нассау-Зигена, а по заключении мира снова перешел на Кавказ, в Кубанский егерский корпус, и дослужился там до чина полковника. В 1798 году император Павел произвел его в генерал-майоры, назначив вместе с тем шефом шестнадцатого егерского полка, который был тогда расположен на самой границе с Кабардой, в Константиногорском укреплении.
Теперь лишь два небольших кургана, заросшие травой, остатки земляных валов, несколько опустелых домиков да заглохшие сады указывают то место, где некогда стояла эта русская крепость. Но в то время, о котором идет речь, Константиногорск играл весьма важную роль как пункт, под охраной которого находились минеральные источники Пятигорска. Собственно говоря, Пятигорска, как города, в то время еще не было, и больные, приезжавшие сюда лечиться, помещались обыкновенно в Константиногорске, откуда каждое утро отправлялись к источникам, проводили там день в калмыцких кибитках, а на ночь опять возвращались в крепость. Множество приезжих, совсем не знакомых с условиями кавказского быта, почти всегда оплошных и неосторожных, давали возможность горцам рассчитывать здесь более, чем где-нибудь, на легкую поживу, и окрестности Константиногорска пользовались на Кавказе весьма печальной в этом смысле известностью.
