Слабость и неспособность Пестеля были таковы, что он и на этот раз едва не погубил дела. Получив предписание Ермолова снова занять Башлы, он медлил выступлением, ссылаясь на недостаток продовольствия, и повиновался только вторичному строгому напоминанию. «Двигаясь к Башлам, – как рассказывает в своих воспоминаниях Карягин, – отряд в одной лесистой местности наткнулся на неприятеля. Этого было довольно, чтобы Пестель приказал отступить. Тогда командир артиллерийской роты подполковник Мищенко доложил генералу, что если войска сделают шаг назад, то понесут такое же поражение, как и в Башлах. Но когда доводы его не были уважены, Мищенко твердо сказал ему: «Генерал! Если вы не надеетесь разбить неприятеля или опасаетесь за собственную жизнь, в таком случае не угодно ли вам остаться при вагенбурге, под прикрытием одного батальона, а остальными предоставьте распорядиться мне…» И Пестель был настолько малодушен, что сложил с себя команду. Тогда Мищенко смело пошел на завалы, разбил неприятеля, и последствием этой победы было то, что Башлы, покинутые жителями, взяты были без боя. Храбрый Мищенко получил впоследствии крест Святого Георгия, был произведен в полковники и получил в командование Апшеронский пехотный полк. Пестель же отчислен был по армейской пехоте и выслан Ермоловым в Россию».
«Пестелю и подполковнику Рябинину, – писал в то же время Ермолов князю Волконскому, бывшему тогда начальником главного штаба, – дал я назначения по наилучшим о них свидетельствам, и таковыми обманут будучи, представил я их обоих к награждению за сражение при Башлах, в котором они не были…»
С занятием Башлов и Дженгутая на обоих пунктах борьбы торжество Ермолова было полное.
Слух о поражении дагестанцев мгновенно облетел все горы до отдаленнейших ущелий. Горцы, никогда не видевшие в своих селениях русских войск, были в страхе; идея о неприступности их жилищ исчезла. Окрестности были пусты на далекое расстояние, но русские остановились и дальше Дженгутая не шли. Это мало-помалу ободрило население, и старшины окрестных деревень стали являться с просьбой о помиловании. Ермолов встречал их грозной речью.
– Знаете ли, – говорил он, – против кого вы осмелились поднять оружие? Знаете ли вы все могущество русского императора?
На горцев обнаруживали влияние и самая фигура главнокомандующего, грозная и величественная, и суровый взгляд его, пронизывавший присутствующих. «Невольно, – говорит один из участников этого похода, – глядя на эти черты, отлитые в исполинскую форму старины, воображение переносилось ко временам римского величия. Это был настоящий проконсул Кавказа. Недаром про него сказал поэт:
Беги, лезгинец, – блещет меч
Карателя Кубани,
Его дыханье – град картечь,
Глагол – перуны брани;
Окрест угрюмого чела
Толпятся роки боя,
Взглянул – и гибель протекла
За манием героя».
Однако же Ермолов снисходительно принимал горцев. «Мне, – говорит он в записках, – приличествовало даровать пощаду». И тем не менее мехтулинцам было объявлено, что хан их лишается владения и что никто из народа не должен повиноваться ему, как изменнику.
Все, что составляло в Мехтуле удел аварского хана, было конфисковано; его богатый дом в Парауле был разрушен до основания, его деревни Кака-Шура, Параул, Дургели и Урма переданы во владение тарковского шамхала. Из остальных селений Мехтулинского ханства образовано особое приставство, под управлением русского офицера, войскового старшины Якова Батырева. Самостоятельность Мехтулинского ханства исчезла навсегда, и знаменитый дворец ханов в Дженгутае сровнен с землею.
«Возмутившиеся, – писал Ермолов со своей обычной иронией одному из приятелей, – наказаны, и вознаграждены сохранившие нам верность. Одному из сих последних (шамхалу) дал я в управление шестнадцать тысяч душ с обширной и прекрасной страной. Так награждает проконсул Кавказа».
В селении Карабудаг-Кенте впервые представился Ермолову прибывший из Дербента тарковский шамхал. Привыкнув слышать о пышности главнокомандующих Кавказа, он удивлялся неприхотливой жизни и простой одежде Ермолова. Короче познакомившись с ним, он сам говорил ему, что сначала не почитал его даже настоящим начальником, думая, что под своим именем Ермолов прислал другого генерала. «Всякие нелепости находят место в головах здешних жителей», – замечает Ермолов.
С этих пор влияние аварского хана в горах значительно падает. Он поспешил написать письмо главнокомандующему, стараясь оправдать свое поведение и прося прощения. «Нет прощения подлым изменникам», – ответил Ермолов и именем государя лишил его генеральского чина и получаемого содержания.
Ермолов знал цену одержанных им побед и понимал беспристрастно значение средств, на них употребленных. «Ты не удивишься, – писал он в одном из своих частных писем, – когда скажу тебе об употребленных средствах. В местах, где я был, в первый раз слышен был звук пушек. Такое убедительное доказательство прав наших не могло не оставить выгод на моей стороне. Весьма любопытно видеть первое действие сего невинного средства над сердцем человека, и я уразумел, сколько полезно владеть первым, если не вдруг можно приобрести последнее».
В горах все еще ждали, что Ермолов двинется дальше, но он остановился в Тарках и после короткого отдыха возвратился на линию. Окончательный расчет с акушинцами был отложен до следующего года.
Так окончился знаменитый Дагестанский поход 1818 года.
XV. ПОКОРЕНИЕ КАРАКАЙТАГА В 1819 ГОДУ
Год 1819-й в Дагестане начался при неблагоприятных предзнаменованиях. Погром Мехтулы и снятие ее с карты независимых дагестанских стран не образумили дагестанцев, и всю зиму волнение в горах не прекращалось. Персия искусно поддерживала восстание и, как было известно, отправила Шейх-Али-хану четыре тысячи туманов золота, около двадцати тысяч рублей серебром на наши деньги, для найма войска. Но ведя между собою деятельные переговоры о предстоящей войне, хитрые дагестанские ханы в то же время осаждали Ермолова дружескими письмами, жалуясь на то, что их «непоколебимая верность русским остается без воздаяния». «Со всеми ими, – говорит Ермолов, – я был в приязненной переписке в ожидании удобного случая воздать каждому из них по заслугам».
Так наступило лето 1819 года. И вот, в то время как русские войска воздвигали на Кумыкской плоскости крепость Внезапную, дагестанцы собрались в значительных силах, чтобы препятствовать постройке ее и вообще напасть на русские владения. Между ними было условлено, что Хасан Дженгутайский пойдет на Кази-Юрт, аварский хан – к Андреевской деревне, а Шейх-Али-хан и Абдул-бек Ерсинский овладеют Кюрой и Кубинской провинцией. Сильные акушинцы, со своей стороны, угрожали тем, которые хотели оставаться верными русским. Преданный Ермолову кадий Табасаранский был убит заговорщиками. Аслан-хан Кюринский и шамхал Тарковский готовились к обороне. Сообщения Кавказской линии с Дербентом между тем прекратились, и торговля совершенно остановилась. «Так было и прежде, – доносил Ермолов, – и, конечно, ничего не будет хуже того, что было при последних моих предшественниках, но не в моих правилах терпеть, чтобы власть государя моего была не уважаема разбойниками». И он приготовлялся наказать их.
