Первой задачей Мадатова, по вступлении в Ганжу, было установить какой-либо порядок и спокойствие в городе. Но восстановить спокойствие там, где царили смуты, страх и взаимное недоверие жителей друг к другу, было нелегко. К тому же со стороны Карабага шли самые тревожные вести. Уже на другой день, 5 сентября, по городу носились слухи, что Аббас-Мирза, получив известие о шамхорском поражении, бросил осаду Шуши и со всеми силами идет навстречу Мадатову. Маленькому, ничтожному числом отряду теперь грозила опасность стать лицом к лицу со всей персидской армией, и перед Мадатовым встала задача: не пасть в этой непосильной борьбе.
«Утром 6-го числа, – так рассказывает граф Симонич в своих мемуарах, – известие о движении Аббас-Мирзы подтвердилось, а вечером уже не было в верности его никакого сомнения». Естественное беспокойство овладело русскими предводителями. Командир Херсонского полка Попов и Симонич провели всю ночь в палатке князя Мадатова, изыскивая средства, как бы выйти из трудного положения. 7-го числа они объехали все окрестности города, выбирая место под укрепление, так как защищаться в самом Елизаветполе считали невозможным по недостатку воды, а отступать Мадатов не хотел. В этот же день он послал одного курьера к Ермолову с донесением о движении неприятеля; другого – с приказанием, чтобы два батальона, Херсонского и Ширванского полков, оставленные им на Акстафе, шли в Елизаветполь форсированным маршем. Попов и Симонич опять провели всю ночь у Мадатова, соображая все шансы, если бы Аббас-Мирза подошел прежде, нежели получены будут подкрепления, – а это более чем возможно, так как раньше вечера 10-го числа батальоны подойти не могли, а Аббас-Мирза уже мог быть в Елизаветполе. «Свое беспокойство, – говорит Симонич, – мы, конечно, никому не показывали, и ни жители, ни солдаты не подозревали даже, какие кошки скребут у нас на сердце». К счастью, Аббас-Мирза подвигался вперед черепашьим шагом и 9-го числа еще был только на реке Тер-Тере. В тот же день, вечером, армяне привезли известие в русский лагерь, что какие-то новые войска пришли из Тифлиса на Акстафу, а с ними какой-то генерал, «которого никто не знает».
Дело скоро разъяснилось: то был генерал-адъютант Паскевич, только что прибывший в Грузию и теперь ехавший принять под свою команду все отряды, высланные из Тифлиса навстречу неприятелю. Уведомляя Мадатова о своем назначении, Паскевич писал, что будет с кавалерией в Елизаветполе утром 10-го числа; но если бы неприятель появился раньше, Мадатову предписывалось отступить, оставить, однако же, в крепости не менее шести рот при четырех орудиях.
И вот в ту минуту, когда Мадатов уже готовился к кровавой развязке войны, ему приходилось уступить свое место другому. «Не оскорбитесь, любезный князь, – писал ему Ермолов, – что вы лишаетесь случая быть начальником отряда тогда, когда предлежит ему назначение блистательное. Конечно, это не сделает вам удовольствия, но случай сей не последний. Употребите теперь деятельность вашу и помогайте всеми силами новому начальнику, который, по незнанию свойств здешних народов, будет иметь нужду в вашей опытности. Обстоятельства таковы, что мы все должны действовать единодушно». Мадатову оставалось только безропотно покориться.
На сцене персидской войны в первенствующей роли появляется Паскевич.
IX. ЕЛИЗАВЕТПОЛЬСКАЯ ПОБЕДА
В то время как отряд Мадатова шел навстречу десятитысячному авангарду персидской армии, с тем чтобы разбить его у Шамхора, в Тифлис 29 августа прибыл генерал-адъютант Паскевич и, по высочайшей воле, вступил в командование действующим Кавказским корпусом, хотя и под главным начальством Ермолова.
К этому же времени в Закавказье собрались и достаточные подкрепления, открывавшие возможность начать наступательные действия. Первым пришел в Тифлис второй батальон Ширванского полка с подполковником Волжинским, и пришел так, как умели ходить только ширванцы. Это был тот самый Волжинский, который в 1824 году, с тем же батальоном, в семь дней прошел триста верст из Прочного окопа, на Кубани, в Нальчик, на Кабардинскую линию. Таким же замечательным, чисто суворовским маршем ознаменовал он и теперь свое прибытие в Тифлис. «Всегда видел я, – говорит Ермолов, – с особенным уважением службу подполковника Волжинского, что для него не существует никаких затруднений и что те же чувства у его подчиненных…». «От подошвы Эльбруса, – пишет он далее в приказе по корпусу, – пришел он в Екатериноград с чрезвычайной поспешностью; но далее скорость его движения была неимоверна. Выступив 8-го числа из Екатеринограда, он 16 августа уже был у самого Тифлиса…» Стало быть, Ширванский батальон в эти восемь дней опять прошел триста верст, притом с трудным перевалом через Кавказские горы.
Днем позже ширванцев, 17 августа, в Тифлис вступил и Сводный гвардейский полк, под командой полковника Шипова. Полк этот был сформирован, по воле императора Николая Павловича, в двухбатальонном составе из людей лейб-гвардии Московского и гренадерского полков, вовлеченных мимовольно в роковые события 14 декабря. И государь, назначая их в состав боевого Кавказского корпуса, тем самым давал им случай кровью заслужить прощение. Гвардейцы выступили из Петербурга 21 февраля, когда еще не было речи о персидской войне, и долго плыли водой; но едва высадились они на берег Каспийского моря, как получили известие о вторжении персиян и приказание Ермолова: идти форсированным маршем в Грузию. Таким образом, с первых же шагов на Кавказе полку представилась необходимость заявить себя достойным представителем императорской гвардии, – и полк от берегов Каспийского моря шел без дневок и роздыхов. В Тифлис гвардейцы вступили молодцами: больных было мало, отставших – ни одного.
Прибытие этих трех свежих батальонов дало Ермолову средства тотчас же отправить из Грузии новые подкрепления на елизаветпольский путь. К движению назначены были шесть рот карабинерного полка, рота егерей, восемь орудий и весь Нижегородский драгунский полк; последний получил приказание идти из Кахетии прямо на речку Акстафу кратчайшей дорогой, через Карайскую степь. Так составился довольно сильный действующий корпус, еще пока разбросанный по дороге из Тифлиса к Карабагу. Часть этого корпуса впереди, уже близ Елизаветполя, под начальством князя Мадатова; другая стояла еще на Акстафе, поджидая нижегородцев, третья – собиралась в самой Грузии, у Муганлы, на переправе через Храм, верстах в пятидесяти от Тифлиса. Над всеми этими отрядами Паскевич и принял начальство. Подвигаясь вперед, он должен был постепенно присоединять к себе одну за другой все части и, дав войскам небольшой отдых в Елизаветполе, идти на Карабаг.
В предписании Паскевичу Ермолов точно указывает цели и средства этого движения. «Главная задача, для которой посылается отряд в Карабаг, – писал он ему, – есть освобождение Шуши от блокады. Неприятель, узнав о нашем наступлении, или двинется навстречу нашим войскам, или будет ожидать их под самой Шушой, или наконец отступит к Араксу. В первом случае неприятель, лишившись выгоды крепкой позиции, может быть атакован вами с основательной надеждой на успех; нужно только взять меры осторожности против многочисленной его кавалерии. Во втором случае, то есть когда неприятель решится ожидать наши войска под самой Шушой, он потеряет все выгоды, какие мог бы иметь от своей кавалерии, ибо в гористых местах она будет для него бесполезна. Вероятно, что, ожидая нас у Шуши, неприятель сделает какие-нибудь укрепления; но здесь превосходство нашей артиллерии должно облегчить успех атаки, которой, сверх того, будет способствовать сильная вылазка из самой Шуши, откуда может выйти по крайней мере до полутора тысяч штыков.
