Аббас-Мирзе и было дано знать, что ежели пять куруров контрибуции не будут уплачены немедленно, а остальные в течение двух месяцев, то вся Азербайджанская область отделяется от Персии, и Россия предоставляет себе право устроить ее политический быт по своему усмотрению, как признает для себя выгоднее и удобнее. Посылая для переговоров Обрезкова, Паскевич уведомил Аббас-Мирзу о непременной воле русского императора, назначая шестидневный срок для ответа. В случае непринятия предложенных Россией условий, военные действия должны были продолжаться; в случае согласия на них Паскевич назначал наследному принцу свидание в местечке Дей-Карагане. На время переговоров персидские войска, во всяком случае, должны были отойти внутрь Персии, за озеро Урмия; русские имели право занять город Хой и все провинции Азербайджана. Каймакам принял все эти условия и только просил позволения видеться с английским министром Макдональдом, который один мог открыть глаза шаху на отчаянное положение дел и на возможность гибели Каджарской династии, если война продолжится, и уговорить его заплатить контрибуцию, так как шах, по своему характеру, скорее мог согласиться на уступку не одного, а трех Азербайджанов, чем на выдачу денег из своей сокровищницы. «Денежные требования, – писал государю и Паскевич, – самые затруднительные в земле, в которой государь казну и личные пользы свои совершенно отделяет от пользы народа».
Посредничество англичан в этом случае могло быть очень полезно, а в искреннем желании их теперь содействовать миру не было сомнения. Англичане более, чем сами персияне, соболезновали несчастью Аббас-Мирзы и трепетали за Азербайджан, отнятие которого от Персии было бы полным нарушением могущества и влияния единственного в стране искреннего союзника. «Здесь, в Тавризе, был корень их настоящего влияния, – писал Паскевич. – Кроме Аббас-Мирзы, несмотря на расточительность их дипломатов, никто не только покровительствовать, но и терпеть их не будет. С утратой Азербайджана, – метко прибавляет Паскевич, – английские чиновники могут сесть на корабли в Бендер-Бушире и возвратиться в Индию».
Начинавшиеся переговоры и ожидание ответа от Аббас-Мирзы не мешали, однако, Паскевичу принимать меры к продолжению войны, – и войска готовились к походу. Шесть рот Нашебурского полка, батальон тифлисцев, казачий полк и двенадцать орудий, под начальством генерала Бенкендорфа, должны были двинуться на Чевестер, за шестьдесят верст от Тавриза по Хойской дороге, там до 3 ноября ожидать проезда наследного персидского принца, а потом двинуться дальше и занять Салмасский округ. Шесть рот Кабардинского полка, три сотни казаков и три конных орудия, оставленные Паскевичем, еще во время движения его к Тавризу, в Маранде, вместе с осадной артиллерией, теперь под начальством генерал-майора Лаптева должны были занять Хой. Если бы город вздумал защищаться, к нему же должен был свернуть Бенкендорф, а в случае надобности даже и потребовать из Маранды осадную артиллерию, чтобы подвергнуть его блокаде и бомбардированию. Оба этих отряда составляли, так сказать, правое крыло русского действующего корпуса.
В самом Тавризе, в центре театра войны, остались, под начальством генерал-лейтенанта князя Эристова, Херсонский и Грузинский гренадерские полки, Ширванский пехотный, рота пионеров и два полка черноморских казаков.
В виде авангарда, под командой генерал-майора барона Розена, был выдвинут на Тегеранскую дорогу особый отряд, в состав которого входили карабинерный полк, два дивизиона нижегородских драгун, бригада улан, полки Чугуевский и сводный Донской казачий и шесть конных орудий.
24 октября последний отряд занял Уджан, и первый день стоянки там едва не разрешился ужасной катастрофой. В главном пороховом погребе, покинутом персиянами и находившемся как раз в черте расположения карабинерного полка, солдаты случайно увидели зажженный фитиль, которому немного уже оставалось догореть до того, чтобы огонь коснулся пороха. Фитиль успели вытащить, иначе через немногие минуты гибель полка была бы неминуема. Богу угодно было спасти карабинеров от злодейского замысла неприятеля. Позже отряд этот, усиленный еще Херсонским гренадерским полком и шестью орудиями пешей артиллерии, подвинулся еще вперед, на самую границу Азербайджана, и расположился у подошвы Кафлан-Кух, близ города Миане. Несмотря на суровую зиму, войска стояли там бивуаком: Розен не решался разместить солдат по квартирам, опасаясь ядовитых мианских клопов, укус которых считается безусловно смертельным.
Отдельный отряд генерала Панкратьева, состоявший из лейб-гвардии сводного полка, Козловского пехотного, дивизиона нижегородцев, сводного уланского полка, полка донских казаков и шести конных орудий, был выдвинут по Марагинской дороге в Дей-Караган, где должна была находиться во все время переговоров и главная квартира Паскевича.
Левое крыло действующего корпуса должно было образоваться из войск Карабагского отряда, под начальством генерал-лейтенанта князя Вадбольского, который уже шел на Агар, с тем чтобы занять Мешкинский округ. А для удобнейшего сообщения с ним батальон сорок первого егерского полка, рота пионеров и два орудия высланы были на разработку дороги от Тавриза к Агару.
Отряды Бенкендорфа и Лаптева находились уже в движении, когда пришли известия, что шах-заде изъявил согласие на все предложенные ему условия и едет в Дей-Караган. Персидские войска действительно уже очистили Хой и даже из Салмаса отступили за Урмию. Вследствие этого отряду Лаптева, шедшему на Хой, приказано было соединиться с Бенкендорфом, а навстречу наследному принцу, в виде почетного эскорта, отправлен был из главной квартиры третий дивизион Нижегородского полка с двумя конными орудиями, под командой флигель-адъютанта графа Толстого. Вместе с дивизионом отправились также сам командир Нижегородского полка, полковник Раевский, и флигель-адъютант полковник князь Долгоруков. Драгуны встретили наследного принца верстах в семи за Чевестером 4 ноября. Заметив их, Аббас-Мирза оставил свой конвой и в сопровождении только пяти человек приблизился к фронту. Драгуны отдали ему честь. Князь Долгоруков, Раевский и граф Толстой приветствовали его от лица русского главнокомандующего. Сопровождаемый этим почетным конвоем, принц отправился в Чевестер, где был для него приготовлен ночлег.
В это самое время из Чевестера, по дороге к Хою, выступали соединенные отряды Бенкендорфа и Лаптева. Узнав о приближении Аббас-Мирзы, Бенкендорф остановил войска и выстроил их на обширной равнине близ озера Урмия. Когда принц приблизился к русскому фронту, его приветствовали шесть пушечных выстрелов. Бенкендорф встретил его перед войсками.
«Мне очень приятно, – сказал ему принц, – что вы, первый обнаживший против меня меч в кампании нынешнего года, – первым приветствуете меня и накануне мира».
Аббас-Мирза, как рассказывает в своих записках Бенкендорф, произвел на всех неожиданно приятное впечатление. «Черты лица его, – говорит Бенкендорф, – отличаются замечательной красотой и правильностью. Подобные типичные лица могут встречаться только в Азии или в классическом Риме. Он прибыл один, без свиты, в сопровождении только своего зятя Фет-Али-хана и двух английских офицеров в красных мундирах. Сам принц был одет чрезвычайно просто, и только один кинжал его весь унизан был драгоценными каменьями… Лошадь под ним была лучшая, какую я когда-либо видел в жизни, – прибавляет Бенкендорф, страстный любитель лошадей. – Это был великолепный белый иноходец, украшенный массивной золотой сбруей. Проезжая по фронту, принц здоровался с солдатами по-русски, восторгаясь их молодецким видом. По его желанию Кабардинский полк и дивизион нижегородцев с конной артиллерией прошли перед ним церемониальным маршем. Принц благодарил все войска. Но особенное впечатление произвела на него подвижность казачьей артиллерии; он тщательно осматривал орудия, упряжь, лошадей и, качая в раздумье головой, повторял неоднократно: «У нас есть пушки, но нет артиллерии».
