Замыслив полную измену, княгиня Софья сама ходила по домам знатнейших гурийцев, чтобы увеличить число своих приверженцев, а ее любимец князь Мачутадзе ездил в Трапезунд, Батум и Кобулеты для переговоров с турками. И вот теперь, когда началась война, в июне 1828 года, стало известным, что княгиня Софья получила милостивый фирман от султана, которым он принимал Гурийское княжество под свое покровительство, жаловал малолетнему владетелю Гурии драгоценную саблю, а его матери и влиятельным князьям различные подарки. В то же время десятитысячный турецкий корпус начал стягиваться к границам Гурии, чтобы войти в ее пределы при первом же появлении там замешательств.
Когда сношения эти были открыты, лучшие князья Гурии – Накашидзе, Эристовы и Гуриели – оставили правительницу и с толпами своих вооруженных крестьян присоединились к русскому отряду, стоявшему в Чехотаурах. Измена княгини не подлежала никакому сомнению, и Паскевич, озабоченный мятежным настроением гурийцев, просил государя об устранении правительницы от всякого влияния на дела княжества и об учреждении нового совета, под председательством русского штаб-офицера. Государь изъявил на это согласие. Но в образе мыслей княгини, по-видимому, совершился крутой поворот. Неожиданное для нее падение Поти, потом покорение Карса, Ахалкалаков и Ахалцихе успели рассеять веру ее в могущество Турции, и она написала Паскевичу, что раскаивается в своих заблуждениях, и, чтобы загладить прежнее свое поведение, вызывалась собственными средствами покорить Кобулеты и даже Батум. Но Паскевич не мог поверить в искренность подобного заявления. Естественно было предположить, что правительница желает только выиграть время и затянуть дело до начала зимы, когда русским войскам невозможно было бы занять гористую часть Гурии. Не желая, однако, до времени обнаруживать своих опасений, Паскевич назначил княгине для исполнения ее обещаний двухнедельный срок, после которого, если войска ее не выйдут в поход, генерал-майор Гессе должен был вступить в Гурийское княжество и низложить правительницу. Опасения Паскевича оказались справедливыми. Срок проходил, а княгиня не только не думала о снаряжении войск, но и сама, покинув Озургеты, переехала в деревню Мокванети, на турецкой границе, куда постепенно перевозили и ее имущество. 29 сентября срок окончился, а 30-го – два русских батальона, под личной командой генерала Гессе, вступили в Гурию. Испуганная княгиня, не ожидавшая такого быстрого выполнения угрозы, не знала, на что решиться; она уже хотела ехать в Озургеты, чтобы отдаться милосердию русского государя, но бывшие с ней гурийские князья поспешили убедить ее, что русские только и пришли затем, чтобы захватить ее в свои руки, и это решило ее участь. 2 октября она, вместе с сыном Давидом, старшей дочерью и приближенными к ней князьями, бежала за границу.
Между тем русские войска заняли Озургеты, Нагомари, Аскану и Лихаури. В последней нашли покинутых княгиней на произвол судьбы двух малолетних дочерей ее, Софью и Терезу. Их отдали пока на попечение нагомаринскому моураву, а затем, по ходатайству Паскевича, обеих поместили в Смольный институт, где будущность их щедро была обеспечена великодушием императора Николая.
Княгиня Софья за побег в Турцию была объявлена лишенной всех прав на княжение в Гурии, а для временного управления страной учрежден новый совет, под председательством полковника Кулябки. Совет этот продолжал действовать именем малолетнего владетельного князя, и, таким образом, Гурия сохранила еще на некоторое время тень своего политического существования.
XIV. ЗИМА ЗА КАВКАЗОМ
Зима 1828 года наступила при обстоятельствах чрезвычайно благоприятных для русского корпуса, действовавшего в Турции, под начальством графа Паскевича. Это была ранняя и суровая зима. К октябрю на горах выпали уже глубокие снега, сделавшие невозможными всякие дальнейшие наступательные предприятия со стороны турок, – и кампания могла почитаться оконченной. А между тем в короткое время военных действий, с июня месяца, русские на своем левом фланге покорили весь Баязетский пашалык, на правом – заняли Гурию и овладели крепостью Поти, в центре – передовые войска их стояли в Карсе, Ардагане и Ахалцихе. В общей сложности они завладели тремя пашалыками, взяли девять крепостей и укрепленных замков, триста пятнадцать орудий, сто девяносто пять знамен, одиннадцать бунчуков и до восьми тысяч пленных. Этот поход был еще блистательнее предшествовавшего ему персидского, потому что большинство первоклассных крепостей взяты были штурмом, из которых каждый, по справедливости, должен занять почетное место между славнейшими подвигами русского оружия. Никогда еще Азиатская Турция не терпела такого погрома, и ни одна кампания, веденная русскими, не стоила так дешево, как Турецкая кампания Паскевича. Имя его грозой пронеслось по целой стране и удержало кавказских горцев от всяких попыток сделать какое-либо серьезное движение в пользу своих единоверцев. Тифлис ликовал и досадовал только, что известия о славных победах доходили до него не всегда своевременно. «Просим извинения у наших читателей, – писалось, например, по этому поводу в «Тифлисских ведомостях» 1828 года, – что мы опаздываем с описанием знаменитых событий. Победы графа Эриванского так часты и так быстры, что ни один журнал не может успевать своевременно извещать о них с надлежащими подробностями».
«В тогдашнее время, – говорит один из современников, – донесения Паскевича с поля битв читались в России с необыкновенной жадностью и общим восторгом. Приказы его по войскам переходили из рук в руки, и народная гордость находила удовлетворение в рассказах об этих чудных подвигах и битвах, воскрешавших в памяти народа деяния чудо-богатырей былых времен Суворова…»
В исходе сентября главнокомандующий решился распустить на зимние квартиры те части войск, которые оставались свободными после занятия гарнизонами завоеванных пашалыков. Разместив в пределах Турции на зиму семь с половиной тысяч штыков, четыре казачьих полка и тридцать четыре орудия
[133], он направил остальные войска двумя колоннами в Грузию, через Сулам и Цалки, где им предписано было выдержать четырнадцатидневный карантин для предохранения русских областей от чумной заразы.
Сам Паскевич выехал из Ардагана 28 сентября и 5 октября, в одиннадцать часов ночи, никем не ожидаемый, прибыл в Тифлис в сопровождении одного адъютанта. На следующий день весть о неожиданном приезде графа нарушила обычный порядок городского утра, и народ толпами повалил ко дворцу приветствовать грозного победителя турок. Но Паскевич, один, без свиты, молился в это время в уединенном нагорном монастыре Святого Давида, принося благодарение Богу за одержанные им победы.
