На холмы Грузии легла ночная тень,
Шумит Арагва предо мною…
Или:
Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной,
Напоминают мне оне
Другую жизнь и берег дальный…
и несколько других, как, например, «Был и я среди донцов, гнал и я османов шайку», навеянных случаем, встречей, минутной вспышкой вдохновения.
Из Тифлиса Пушкин ехал в сопровождении донских казаков, отслуживших очередь и возвращавшихся на родину, и потом, когда предстали перед ним широкие степи Дона и величавый образ казачьего народа, вечно готового к битвам, он вспомнил своих старых соратников, и это настроение поэта вылилось в художественном произведении:
Блеща средь полей широких,
Вот он льется!.. Здравствуй, Дон!
От сынов твоих далеких
Я привез тебе поклон.
Как прославленного брата
Реки знают тихий Дон:
От Аракса и Евфрата
Я привез тебе поклон.
Отдохнув от злой погони,
Чуя родину свою,
Пьют уже донские кони
Арпачайскую струю.
Приготовь же, Дон заветный,
Для наездников лихих
Сок кипучий, искрометный
Виноградников твоих.
Наконец, заключительной песней Пушкина, довершившей, так сказать, эту вдохновенную передачу впечатлений славной войны, был «Олегов щит» – легенда, полная высокой поэзии и образности.
Когда ко граду Константина
С тобой, воинственный варяг,
Пришла славянская дружина
И развила победный стяг,
Тогда во славу Руси ратной,
Строптиву греку в стыд и страх,
Ты пригвоздил свой щит булатный
На Цареградских воротах.
Настали дни вражды кровавой;
Твой путь мы снова обрели.
Но днесь, когда мы вновь со славой
К Стамбулу грозно притекли,
Твой холм потрясся с бранным гулом,
Твой стон ревнивый нас смутил,
И нашу рать перед Стамбулом
Твой старый щит остановил.
По возвращении в Петербург воспоминания о Кавказе никогда не покидали Пушкина. В одной из своих поэм – «Домик в Коломне» – он, как бы случайно, шутя, вспоминает знаменитый Ширванский полк и несколькими чертами с поразительной верностью рисует нам этот полк именно таким, каким он был в грозный день ахалцихского штурма.
У нас война! Красавцы молодые,
Вы хрипуны (но хрип ваш приумолк),
Сломали ль вы походы боевые?
Видали ль в Персии Ширванский полк?
Уж люди! Мелочь, старички кривые,
А в деле всяк из них, что в стаде волк,
Все с ревом так и лезут в бой кровавый…
Ширванский полк могу сравнить с октавой.
В другом стихотворении – «19 октября», посвященном лицейской годовщине, поэт особенно тепло и задушевно обращается к одному из своих отсутствующих друзей:
Я жду тебя, мой запоздалый друг, —
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о Гете, о любви.
27 января 1837 года Пушкина не стало: он пал на дуэли, смертельно раненный кавалергардским офицером Дантесом. Пуля, попавшая в правый бок, остановилась в печени. Страдания его были ужасны, но твердость духа изумляла даже врачей. Арендт говорит, что он был в тридцати сражениях, видел много умирающих, но мало видел подобных. Последние минуты Пушкина были услаждены высоким вниманием императора Николая Павловича, почтившего его собственноручной запискою: «Если Бог не приведет нам свидеться в здешнем свете, – писал ему государь, – то посылаю тебе мое прощение и последний совет – умереть христианином. О жене и детях не беспокойся: я беру их на свои руки». Записку эту привез ему Жуковский. «Скажи государю, – ответил Пушкин, – что мне жаль умереть: был бы весь его. Скажи, что я желаю ему счастья в его сыне, в его России…»
Между тем слух о катастрофе разнесся по всему Петербургу, и со всех сторон города экипажи и пешеходы длинной вереницей потянулись на Мойку, где близ Певческого моста, в доме княгини Волконской, была квартира поэта. Курьеры то и дело подъезжали к подъезду и скакали обратно, отвозя государю известия о состоянии больного. Народ два дня ночевал на улице. И вот 29 января, в три часа пополудни, опять подскакала курьерская тройка. Молодой флигель-адъютант быстро вбежал на лестницу и также быстро вышел обратно, расстроенный, заплаканный. Толпа остановила его. «Неужели все кончено?» – «Все, все; молитесь за упокой души Александра», – ответил молодой офицер, и тройка вихрем помчалась по направлению к Зимнему дворцу.
Прах Пушкина покоится в Псковской губернии, в Святогорском Успенском монастыре, всего в четырех верстах от любимого им села Михайловского. Могила его – за алтарем главной каменной церкви, возле самой монастырской ограды, мимо которой идет почтовая дорога в Новоржев. Старые липы осеняют черный мраморный памятник с простой надписью: «Александр Сергеевич Пушкин». Он стоит высоко на пьедестале, окруженный железной решеткой, и виден весь через каменную ограду кладбища.
Кавказ откликнулся также на кончину своего любимого певца в лице молодого мусульманского поэта Сабухия
[154], написавшего прекрасное стихотворение «Смерть Пушкина». Нельзя не отнестись с симпатией к самой идее, побудившей молодого азиата быть отголоском той скорби, которую вызвала во всех концах России весть о кончине великого писателя. Замечательно также, что перевод этих стихов на русский язык сделан Марлинским (Бестужевым) и что это было последнее произведение пера его: через несколько дней он был убит в сражении.
«Бахчисарайский фонтан, – так оканчивается это стихотворение, – шлет тебе с весенним зефиром благоухание роз своих, а седовласый старец Кавказ отвечает на песни твои стоном в стихах Сабухия».
ВРЕМЯ ПАСКЕВИЧА, ИЛИ БУНТ ЧЕЧНИ
I. ВЗГЛЯДЫ ПАСКЕВИЧА НА ПОКОРЕНИЕ КАВКАЗА
В то время, когда турецкая война близилась к своей развязке, Паскевича уже занимала мысль об окончательном покорении Кавказа. Он видел ясно, что отдельные экспедиции, предпринимаемые для наказания горцев, так же мало приносили пользы, как меры безусловной кротости, и потому изыскивал средства, чтобы раз и навсегда покончить с этим роковым вопросом. Время для этого казалось самым удобным. Многочисленные трофеи, провозимые то и дело через Кавказскую линию в Петербург, воочию свидетельствовали горцам о знаменитых победах, одержанных русскими в Персии и Турции, и слава этих побед, казалось, должна была бы удостоверить их в невозможности борьбы с такой могущественной державой, как Россия. Паскевич не хотел допустить даже мысли о серьезном сопротивлении «каких-нибудь горцев», и на этом, главным образом, основал план своих будущих действий.
