Сближаясь с неприятелем, волжские казаки приняли несколько влево, чтобы очистить место для следующего эшелона. Радионов тотчас выдвинул четыре орудия: но как только они открыли огонь, горцы начали резать пленных – и артиллерия принуждена была замолчать. Не видя другого исхода, Радионов поджидал только Канивальского, чтобы начать решительную атаку. Но Джембулат, видевший со своей возвышенной позиции растянутое положение наших войск, не стал выжидать нападения, а сам со всеми силами ударил на волжцев. Майор Казачковский вынесся вперед с конным орудием, но только что обдал неприятеля картечью, как в тот же момент и сам он, и пушка – все было поглощено нахлынувшей массой всадников: Казачковский был изранен, прислуга перебита, орудие опрокинуто вверх колесами, и две тысячи горцев насели на две сотни волжских казаков прежде, чем те успели выхватить шашки. Войсковой старшина Страшнов и сотник Селивантьев были изрублены первыми. Казаки не устояли, дали тыл – и тела двух богатырей остались в добычу неприятелю.
Между тем на помощь волжцам уже скакал весь Донской полк Радионова. Джембулат, не имевший уже более противника с фронта, быстро повернул на него свою партию, и обе стороны столкнулись на полном карьере. Закипела отчаянная рукопашная свалка. Старики, которых еще немало в волжских станицах, рассказывают, что при ударе о панцири казачьи пики разлетались в куски и донцы оставались безоружными. Сам Радионов, человек гигантского роста и замечательной силы, был впереди. Его окружило человек десять горцев; он долго отбивался, нанося своей богатырской рукой смертельные удары, но наконец выстрел в упор ранил его в шею. Он пошатнулся в седле, а в этот момент другой горец одним ударом шашки, ударом феноменальным, отрубил ему ногу; нога упала на землю, и тогда упал с коня и Радионов. Горцы обступили его и изрубили в куски. И так, менее нежели в четверть часа, казаки лишились трех богатырей, составлявших лучшее украшение Донского и линейного войск. Полк Радионова бежал в беспорядке; орудие, потерянное Казачковским, осталось в руках неприятеля.
В это время к полю битвы подоспел Канивальский со своими хоперцами. Канивальский, потерявший неприятеля из виду, был одним из главных виновников всей катастрофы, – и ему нужно было загладить свою ошибку, он и загладил ее достойным образом. Нисколько не смущаясь неудачей первых двух отрядов, не обращая внимания на подавляющее численное превосходство неприятеля, он развернул полк и так стремительно кинулся в шашки, что партия Джембулата дрогнула и обратилась в бегство. Орудие было отбито назад. Хоперцы неслись на плечах неприятеля и рубили его. Поражение горцев было бы полное, если бы казачьи лошади, изнуренные большими переходами, не начали останавливаться. Тогда преследование прекратилось. Остановился и Джембулат. Устроив свое скопище, он начал отступать в таком грозном порядке, так гордо и самонадеянно, что наша вторая атака уже с расстроенными силами могла бы, пожалуй, только повредить успеху первой. Отступая, неприятель жег все, что попадалось на пути: казачьи посты, отдельные хутора, скошенный хлеб, скирды сена. По дороге, здесь и там, казакам попадались залитые кровью трупы, по преимуществу детей и женщин, в которых узнавали незлобинских жителей. По всей вероятности, это были больные или усталые, затруднявшие собой быстрое отступление горцев. Казаки продолжали идти по следам Джембулата, но едва ли пришлось бы им нанести горцам новое поражение, если бы сам Джембулат случайно не наткнулся на батальон, отставший ночью от Казачковского. Батальон встретил неприятеля в упор таким бойким батальным огнем, что озадаченные горцы бросились в сторону, – и в этот-то момент вторично насели на них казаки. На этот раз преследование продолжалось двадцать пять верст и прекратилось только тогда, когда измученные лошади окончательно стали.
Джембулат между тем, не останавливаясь, скакал всю ночь, торопясь занять Баксанское ущелье – единственный путь, по которому горцы могли, хотя с огромным риском, выйти из наших пределов. Он знал, что пехота с разных сторон Кабарды двигалась к тому же ущелью, чтобы отрезать ему отступление, – и шел так быстро, что когда утром 10 июня Канивальский прискакал к Баксану, партия Джембулата, далеко оставившая за собой нашу пехоту, уже миновала ущелье и поднималась на перевал к земле карачаевцев.
Далее преследовать было немыслимо, и отряды возвратились домой.
О потере неприятеля, понесенной в наших пределах, положительных сведений не было, но за разорение Незлобного он заплатил своими лучшими наездниками. Здесь были убиты кабардинские князья Султан-Аслан-Гирей, Аслан-Росламбек и Дженгот-Аша; тяжело ранен Гаджи-Мурза-Бек-Хамурзин и другие. Русским вторжение Джембулата обошлось слишком дорого. Не считая убитых, погибших в пожаре и взятых в плен несчастных жителей села Незлобное, у нас выбыло из строя убитыми два штаб-офицера (Радионов и Страшнов), два обер-офицера (Попов и Селивантьев) и восемьдесят шесть казаков; ранены майор Казачковский, сорок два казака; и восемь человек пропали без вести.
О геройском поведении Казачковского в деле 9 июня с похвалой отзывались сами черкесы. Окруженный неприятелем, он получил множество ран, из которых каждая должна была свести его в могилу: так, например, у него перерублены были все левые ребра и концом шашки разрезаны легкое и даже желудок. Два оставшихся в живых конноартиллериста успели вырвать его из рук неприятеля и, схватив за повод его лошадь, вместе с ним помчались за бежавшими казаками. К несчастью, при этом общем бегстве лошадь Казачковского была ранена пулей, бросилась в сторону и выбила его из седла. Горцы сочли его, однако, убитым и проскакали мимо; но Казачковский имел еще силу проползти несколько шагов и притаиться в кустах. Там и нашли его после дела с едва заметными признаками жизни. Общественное мнение и большинство медиков, бывших на Горячих Водах, приговорили его к смерти, но, к великому удивлению всех, штаб-доктор Шлиттер поставил его на ноги, хотя здоровье никогда уже более к нему не возвращалось. Для службы, которой он служил украшением, Казачковский был навсегда потерян.
Смерть Радионова также оплакивалась всеми, и посетители Горячих Вод, обязанные ему главным образом избавлением от опасности, приняли на себя все расходы по его погребению. Похороны его отличались особенной торжественностью, и весь город проводил его гроб до самой могилы. К сожалению, в преданиях не сохранились указания о месте его погребения, и путник, может быть, двадцать раз прошел по его забытой могиле, не подозревая, что ступает над прахом одного из богатырей великого кавказского эпоса.
Поход Джембулата в русскую землю замечателен в том отношении, что он двигался с сильным конным отрядом по большим открытым дорогам с ночлегами, привалами и даже дневкой, среди угодий одного из наших укреплений. И тем не менее мы не видим никаких серьезных мер, которые были бы приняты для охраны и даже Горячих Вод с их пришлым и коренным населением. Кроме двух слабых казачьих полков, в поле не было никаких войск, а между тем под рукой находилась целая уланская дивизия, которая в один-два перехода могла бы перенестись к Георгиевску. Поразительная апатия замечалась повсюду. О разгроме Незлобного в Георгиевске, например, должны бы были узнать не позже, как через полтора часа, когда прибежали туда спасшиеся от истребления жители. Пожар этого огромного села вспыхнул перед зарей, в то время как ночная тень еще не успела покинуть землю, и зарево далеко видно было на темном небе, – и несмотря на все, из Георгиевска, этого административного центра, находившегося всего в десяти верстах от места катастрофы и охраняемого довольно сильным гарнизоном, не было подано никакой помощи. Комендантом этой крепости был в то время майор Глухов, человек преклонных лет, больной, лишенный той военной энергии, которую сохраняет человек даже и в позднем возрасте. Еще 7-го числа Глухову доставлены были положительные сведения о вторжении Джембулата, и он не мог также не знать о направлении, по которому двигалась партия, так как еще накануне жители Бабукова аула бежали под защиту крепостных орудий. Это должно было служить Глухову предостережением. И он действительно принял все меры к защите, но только Георгиевска, вовсе не думая об его окрестностях и пролегающих мимо него дорогах. Таким образом, Георгиевск, этот важный опорный пункт всей Кабардинской линии, оставался зрителем того, что происходило у него почти перед глазами.
