Но уже в Георгиевске его постигло первое разочарование. Он нашел Кавказ далеко не в том состоянии, в каком оставил его в конце прошедшего столетия, когда русское владычество здесь ограничивалось одной Кавказской линией. К тому же в крае свирепствовала чума, уносившая тысячи жертв, а средств для борьбы со страшным врагом не было, так как большая часть войск находилась тогда под Дербентом с генералом Глазенапом. Из Грузии доходили также далеко не отрадные известия. Все Закавказье, которое умела удержать в повиновении твердая рука Цицианова, готово было восстать. Имеретинский царь Соломон бунтовал открыто, волновались осетины, ахалцихский паша покровительствовал опять начавшимся набегам лезгин на Грузию, а Персия собирала значительные силы, думая воспользоваться благоприятным временем для возвращения Ганжи, Карабага и других провинций. Ко всему этому закубанские народы и кабардинцы, пользуясь отсутствием войск на линии, производили дерзкие набеги, простиравшиеся даже за Ставрополь.
Напрасно Гудович, думавший, что имя его, со времен анапского штурма, еще памятно горцам и служит по-прежнему грозой Кавказа, писал прокламации и собирал к себе депутатов. «Будучи старшим генералом русской армии, – сказал он, – я недаром прислан сюда водворить между вами порядок». Депутаты, по стародавнему обыкновению, брошенному Цициановым, получая подарки, обещали жить мирно и спокойно, а возвращаясь домой, принимались опять за прежние разбойничьи набеги.
Лишь в Дагестане дела шли успешно. И хотя Глазенап, по взятии Дербента, был отстранен от командования отрядом, но присланный на место его энергичный генерал Булгаков довершил все его предприятие, покорив Баку и Кубинское ханство. Бежавшие ханы были низложены, и их владения вошли в состав Российской империи. Но даже и эти успехи, упрочившие русское владычество не только в Закавказье по каспийскому побережью, но и по ту сторону гор, в Южном Дагестане, не могли прекратить волнений в странах, сопредельных с Грузией, где всегда находились элементы, ожидавшие только предлога для открытого мятежа против русских.
Возмутился Карабаг. Но Ибрагим, не рассчитывая на собственные силы, пригласил к себе персиян, обещая сдать им Шушу и выдать малочисленный русский гарнизон, стоявший в крепости, под командой майора Лисаневича. Измена хана была обнаружена вовремя, и Лисаневич приказал арестовать его, чтобы тем отнять у него средства к побегу. Но в произошедшей при этом стычке и хан, и его любимая дочь были, к несчастью, убиты случайными солдатскими пулями. Убийство хана русскими, взволновавшее умы во всей стране, было весьма неприятно Гудовичу, и на пост Лисаневича был назначен генерал-майор Небольсин
[46], шеф Троицкого пехотного полка, незадолго до этого прибывший в Грузию.
Между тем персияне, вызванные Ибрагимом, уже приближались к Шуше. Небольсин, присоединив к своему полку стоявшие в Карабаге батальоны полковника Карягина и майора Лисаневича, что вместе составило отряд в тысячу шестьсот штыков, выступил навстречу двадцатитысячной персидской армии и на Аскорани, при Ханашинском ущелье, разбил ее наголову.
Столь же неудачны были покушения Гуссейн-Кули-хана и царевича Александра со стороны Эривани, против Тифлиса и Елизаветполя.
Но даже разгром персиян не образумил шекинского хана, который не хотел оставаться в подданстве России после того, как друг и родственник его, Ибрагим Карабагский, был убит Лисаневичем. Узнав о его смерти, Селим в отмщение решил захватить в свои руки майора Парфенова, начальника русского отряда, стоявшего в его владениях, и с этой целью пригласил его к себе под видом совещания по какому-то делу.
В семи верстах от Нухи Парфенов с удивлением увидел все шекинское войско, расположившееся громадным табором посреди открытой равнины. На вопрос, почему хан вышел из города, ему ответили, что хан собирается в поход, так как персидские войска стоят уже близко от границ. Парфенов удовольствовался этим ответом. Но едва он вошел в палатку, как шесть вооруженных татар мгновенно повергли его на землю. Обезоруженный, избитый и связанный, Парфенов пешком отправлен был в Нухинскую крепость, где его забили в колодки и бросили в глухое подземелье, угрожая смертью за смерть Ибрагима. Пятнадцать казаков, находившихся в его команде, были частью изрублены, а частью закованы в цепи и рассажены по тюрьмам.
Целый день томили узников страхом ожидаемой казни, но к вечеру хан переменил решение. Он прислал сказать Парфенову, что возвратит ему свободу, если тот согласится вывести русские войска из его владений. Парфенов ввиду безвыходного положения, в которое поставлен был малочисленный отряд против соединенных сил шекинцев и персиян, согласился и в тот же день вышел из Шекинского ханства.
«Отступление Парфенова, – справедливо замечает Дубровин, – было крайне неуместно и не сообразно со славой русского оружия и с той репутацией, которую составили себе в том крае даже незначительные отряды, всегда выходившие победоносно в борьбе с многочисленными врагами. Недостаток стойкости и твердости духа имел дурные последствия, и сделанная ошибка стоила больших усилий для ее исправления». Действительно, как только русские оставили Нуху, джаро-белоканцы восстали почти поголовно и уже готовились вместе с шекинским ханом вторгнуться в Грузию, заявляя открыто, что завладеют Ганжой.
Известие об этих происшествиях дошло до Гудовича в то время, когда он лежал во Владикавказе больной и расслабленный. Не имея возможности совершить переезд через Кавказские горы верхом, Гудович приказал нести себя на носилках и, явившись в Тифлис, тотчас послал приказание генералу Небольсину идти на шекинского хана. Небольсин, уже прежде, как мы видели, умевший управляться с Карабагом, блистательно исполнил поручение: он разбил наголову войска Селима, встретившие его на границе, и затем подступил к самой Нухе.
Столица Шекинского ханства, живописно расположенная при истоке небольшой речки, вся тонет в густой зелени ореховых и тутовых деревьев. На высоком холме, командующем окрестностью, красуется старая крепость, и тут же рядом стоит ханский дворец – образчик жилища восточного сибарита. Здесь все выполнено в причудливом, оригинальном персидском вкусе: и мраморные фонтаны, окруженные плакучими ивами, и разноцветные стекла в узеньких окнах, и потолки, составленные из кусочков зеркал, и дивные лепные работы, украшающие собой карнизы, двери, окна, камины
[47]. Небольсин не хотел подвергнуть чудный замок ужасам приступа и предложил Селиму выйти с повинной головой.
