2) Филипп II выделял необходимое количество денег, которые требовались как для его лукавой дипломатии, так и для реализации откровенных военных целей. История IV столетия до н. э. показывает, как ресурсов Беотии и Афин оказалось недостаточно, чтобы выдержать напряжение ряда войн. Но ни один источник того времени никогда не свидетельствовал о том, что нужда Филиппа II в деньгах препятствовала реализации его планов. Вероятно, у него не было большой нужды тратить деньги на македонских солдат, которые считали своим долгом следовать за своим царем на поле боя. Им требовалось серьезное обеспечение лишь во время длительных походов и войн вдали от родины. На такие затраты македонские цари могли востребовать определенную форму феодальных повинностей. Но Филипп II породил крупный источник доходов, основав город Филиппы. Из рудников в этом вновь приобретенном районе он смог добывать золото, которое сделало золотые статеры Филиппа II (массой 8,55 г; позже чеканились такие же статеры Александра и Деметрия II Полиоркета. – Ред.) в IV в. до н. э. столь же знаменитыми, сколь были золотые дарики (массой 8,4 г) в V столетии до н. э. Утверждается, что золотые рудники приносили Филиппу II не менее 1000 талантов в год, или больше, чем имела Афинская империя в более продолжительный период времени. Чеканка денег и доходы предназначались, помимо военных целей, для многих других, и неудивительно, что Диодор сообщает в связи с основанием города Филиппы о наборе больших контингентов наемников. Кроме того, Филипп II позднее обложил десятиной фракийцев, которые стали для них тем же, что фессалийские периэки для Ясона, – источником сбора налогов и набора пелтастов. Филипп II присвоил пошлины на импорт и экспорт портов и рынков Фессалии. Демосфен надеялся (в 349 г. до н. э.), что фессалийцы откажутся передавать эти доходы Филиппу II и таким образом подорвут его способность содержать наемников. Но этого не случилось. Вместо этого с каждым успехом, например с захватом Олинфа, Филипп II приобретал все больше средств и мог поощрять усердие своих воинов растущим вознаграждением.
3. Македонская армия превосходила армии Афин и других греческих полисов в дисциплине и финансовом обеспечении. Но ее самое важное преимущество состояло фактически в том, что она была, на практике, регулярной армией. Как говорит Демосфен, «Филипп II, держа всегда около себя готовое войско и зная наперед, что намерен сделать, внезапно появляется перед теми, против кого задумал. Что же касается нас, то мы сначала должны еще узнать о каком-нибудь событии, и только тогда начинаем беспокоиться и делать приготовления». То, что это различие не зависело просто от необыкновенной энергии Филиппа II или большего патриотизма его македонцев, обнаруживается в сравнении с другим высказыванием Демосфена. В нем (и далее) оратор сравнивает устаревшие методы ведения войны V столетия до н. э. и раньше с той стратегией, которую применяет Филипп II: «Вы слышите, что Филипп проходит, куда ему угодно, не с помощью войска гоплитов, но окружив себя легковооруженными, конницей, стрелками, наемниками – вообще войсками такого рода. И я не говорю уже о том, что ему совершенно безразлично, зима ли стоит в это время или лето, и он не делает изъятия ни для какой поры года и ни в какую пору не приостанавливает своих действий». Фактически, Филипп II, подобно Ясону или фокидским тиранам, полностью реорганизовал свою армию, а используя наемников, всегда имел под рукой вооруженную силу для немедленного боя.
Ядро наемной армии Филиппа II составил ряд выдающихся греков, которых царь собрал вокруг себя в своей столице Пелле и включил в существующий нобилитет Македонии, гетайров (гетеров) – «товарищей». К сожалению, единственные описания того времени данного круга деятелей исходят от авторов, склонных к насмешкам, ругани и клевете. Три самые длинные дословные выдержки от Феопомпа содержат описание, в которое он вложил максимум яда, на который был способен: «Его гетайры были сбродом, собравшимся из многих мест. Некоторые из Македонии, другие из Фессалии, третьи из остальной Греции, отобранные отнюдь не за достоинства, но это были греки или не греки, по сути похотливые, мерзкие и властные, которые собрались в Македонии и были признаны «товарищами Филиппа». И если по случаю туда попадал человек иного жизненного склада, в Македонии он быстро становился похожим на них. Потому что частью из-за войн и походов, частью из-за собственной экстравагантности они становились заносчивыми и вместо приличного существования вели жизнь смутьянов и разбойников».
Не стоит переводить последующее описание Феопомпа, но можно взять из него единственное заявление: «Думаю, в то время гетайров было не больше 800, и все же они извлекали из своих земель столько дохода, сколько 10 тысяч самых богатых греков». Эта цитата из сорок девятой книги «Филиппика», очевидно, относилась к какому-то периоду в конце правления Филиппа II, вероятно к 340–339 гг. до н. э. Тогда эти восемьсот включали отобранных Филиппом II представителей македонской знати, его личных друзей и командиров наемников. Что же касается описания, то его нельзя признать всерьез достоверным. Самое лучшее, что можно сказать в оправдание и объяснение такого описания, – это то, что оно является реакцией аристократа, рожденного в городе-полисе, когда он сталкивается лицом к лицу с жизнью эллинского монархического двора.
Демосфен, как можно ожидать, также выступал с обличениями «товарищей» Филиппа II, но тональность его замечаний показывает, что они оцениваются в целом как «примерные и умелые воины». «А наемники и пешие дружинники, состоящие при нем, хоть и слывут за образцовых и закаленных в военных делах, но, как я слышал от одного из людей, побывавших в самой этой стране, человека, отнюдь не способного ко лжи, они нисколько не лучше других… Дело в том, что, если среди них оказывается кто-нибудь более или менее опытный в военном деле или с боевыми заслугами, таких людей, как передавал мне этот человек, он по своему честолюбию всех старается отстранять, так как хочет, чтобы все казалось его собственным созданием, и т. д.». Демосфен продолжает свою критику, бросая те же обвинения в склонности к дебошам и «бандитской жизни». Но все это выглядит в 349 г. до н. э. неестественным. Демосфен все еще убеждал афинян: то, во что он хотел верить, и является истиной.
Эти два отрывка не более реальны, чем карикатура поэта-юмориста Мнесимаха (даты жизни неизвестны), в его «Филиппе». Он вкладывает в уста гетайра-«товарища» замечательный образец самовосхваления в манере «Хвастливого воина» Плавта:
Не представляешь ведь,
Какие предстоят тебе противники:
Мы острые ножи глотаем запросто,
Огнем их запиваем смольным факельным,
В закуску нам приносят стрелы критские,
Горох наш – острия от копий ломаных,
А в головах у нас – щиты и панцири,
В ногах – пращи и луки, а за выпивкой
Мы лбы себе венчаем катапультами.
Бесполезно ждать от этих трех источников сколько-нибудь реального описания «товарищей» Филиппа II, но они, по крайней мере, сходятся в показе того, сколько внимания привлекали они со стороны своих современников.
Из конкретных «товарищей» известны лишь два иностранца, которым присвоили такой титул, – Демарет из Коринфа, слывший также известным военачальником под командой Тимолеона, а также Каллий из Халкиды. Последний лишь временно зачислился в ряды «товарищей» Филиппа II из-за афинского вторжения в 349–348 гг. до н. э. Осознав, в чем состоят действительные цели Филиппа II, он в конечном счете примирился с Афинами при содействии Демосфена. Каллий отличился главным образом попыткой сохранить «Эвбею для эвбейцев». Несколько больше «товарищей» позволяет узнать предположение, основанное на нашем более полном представлении о штабе Александра Великого. (Эригий (см. далее, главу 19) и Лаомедон Милетские были приближены ко двору в Пелле к 337 г. до н. э. и владели землей в Амфиполе. Возможно, их отец Ларих, современник Филиппа II, был одним из его первых «товарищей». Неарх, сын Андротима, рожденный в Лато на Кипре, представляет точно такой же пример. Из 61 человека, внесенных в список «товарищей» Александра, выделяют 13 в качестве предполагаемых греков, то есть немакедонцев.)
