Таким образом, этрусские представления занимают важное место в символических и космических концепциях. В этой связи интересно отметить, что латинское слово mundus (мир), вероятно, имеет этрусское происхождение. На этрусских зеркалах изображается богиня женского туалета. В латинском же языке первоначальным значением слова mundus были женские украшения, а позже его стали применять к звездам – этим украшениям небес. Тосканское происхождение этого слова кажется очень вероятным.
Этрурии и Риму был хорошо известен подземный mundus, канава, закрытая сводом, где мир живых соприкасался с миром мертвых. В дни, которые в Риме назывались religiosi, римский mundus открывался, и на Землю через это зловещее отверстие выходили духи преисподней.
От священных правил, описывавших применение этой чрезвычайно сложной системы ритуалов, осталось лишь несколько коротких фрагментов в латинских переводах. Особенно большое значение имеет речь Цицерона De Haruspicum responso («Об ответе гаруспиков»), произнесенная в 56 г. до н. э. Она знакомит нас с выводами, к которым пришли гаруспики, когда Римское государство попросило у них совета по поводу подозрительного рокота грома в Лации. Практически в течение всего существования Римской республики сенат призывал тусских жрецов всякий раз, когда Рим сталкивался с особенно зловещими знамениями, на истолкование которых у понтификов – верховных хранителей римской религиозной традиции – не хватало знаний.
Согласно Цицерону, ответ, который специалисты по этрусскому прорицанию дали в 56 г. до н. э., состоял из трех пунктов. Во-первых, в нем раскрывалось, гнев каких именно богов проявлялся в рокочущих звуках, – это были Юпитер, Сатурн, Нептун, Земля и Dii caelestes, боги небес. Далее объяснялась причина их гнева – пренебрежение различными религиозными ритуалами, святотатственное убийство ораторов и несоблюдение клятв. Наконец, описывались неизбежные и грозные опасности, предвещаемые знамениями. Рим должен опасаться раздоров между знатью и городом, грозящих погубить лучших граждан государства. Следует опасаться заговоров против государства и свержения режима.
В тексте Цицерона не упоминается лишь четвертый пункт, обычно встречавшийся в ответах авгуров, то есть перечисление искупительных церемоний, которые умиротворили бы богов и предотвратили надвигающуюся угрозу. Гаруспики пользовались в Риме в течение всей его истории огромными привилегиями вследствие глубокой веры простого народа в эффективность их рецептов.
Такое сложное истолкование природных явлений, которые человек не мог понять, напоминает, как мы уже говорили, этрусский каледарь, известный нам в переводе Иоанна Лидийского на греческий. В нем тоже тщательно объясняется и трактуется в зависимости от дня месяца смысл громовых раскатов. На ум сразу приходят вавилонские ритуалы, которые точно так же истолковывали смысл грома в зависимости от дня года.
При этом мы, разумеется, должны – как и в случае с гаданием по внутренностям – объяснить временной провал между навыками прорицания, восходящими примерно к 2000 г. до н. э., и искусством, которое проявилось в Италии лишь с начала VII в. до н. э. Прогресс в востоковедении, похоже, ведет к раскрытию все большего количества промежуточных ступеней. Однако следует подождать, пока исследования, все еще продолжающиеся, не приведут к определенным выводам.
Так или иначе, мы находим у гаруспиков очень заметную тенденцию интерпретировать знамения и чудеса в политическом смысле. Это отношение осталось неизменным в течение всей истории Этрурии, а позже и Рима. Жрецы, которые происходили из аристократического класса, старались внушить всем, кто обращался к ним за советом, необходимость избегать внутренних разногласий в городе, опасаться беспорядков, угрожающих государству и законным органам власти. В течение всего своего существования коллегия гаруспиков проявляет поразительное постоянство в политической ориентации, храня верность как своим аристократическим традициям, так и ритуальным правилам, тщательно фиксировавшимся на протяжении веков. Гаруспики, будучи хранителями священных правил поведения, одновременно всегда пытались играть роль защитников существующего строя.
Фрагменты этрусских ostentaria, то есть книг о смысле знамений, сохраненные для нас Макробием, Сервием и Аммианом Марцеллином, поражают нас странным и подчас ребяческим характером предлагаемых толкований. Овца или баран, чье руно покрыто золотыми или пурпурными пятнышками, предвещает силу и славу правителю города и его потомству. Деревья и животные делятся на противоположные категории. Одни из них служат благоприятными знамениями, а другие, наоборот, предвещают неудачу. Этрусская мудрость широко пользовалась этим разделением деревьев и животных на предвестников хороших и плохих событий. Оно было столь же фундаментальным, как различие между знамениями, прочитанными на печени жертвы, которые были хорошими или плохими в зависимости от отдела исследуемой печени, и предсказаниями, полученными из наблюдений за молнией – также благоприятными или неблагоприятными, судя по направлению, откуда исходила молния.
Разделение деревьев и животных на противоположные категории представляется как демонстрация человеческому обществу образа его собственного состояния. Все необычное в arbores infelices предсказывало человеческие несчастья; напротив, arbores felices управляли развитием людей. Тем самым различные царства природы оказывались связаны священными и таинственными узами. Но нам следует провести более детальный анализ, если мы хотим получить представление о невероятной сложности учения, которое, невзирая на свою фундаментальную несостоятельность, любило облачаться в одежды истинной науки.
В Риме Тарквиниев гаруспики, естественно, пользовались всеми гражданскими правами и практиковали свое искусство так же, как в городах Этрурии. После изгнания этрусских тиранов ситуация радикально изменилась. Рим снова стал латинским городом, и его религиозные представления претерпели изменения. Римляне продолжали уделять большое внимание знамениям и чудесам, но больше не искали в них точной информации о будущем. Искусство предсказания было чуждо их рациональному уму. В глазах римлян чудеса просто свидетельствовали о гневе богов, и они предпринимали все возможные меры, чтобы отвратить от себя этот гнев. Знамения также не служили информацией относительно будущего. Наблюдая за небесными знаками, за птицами и священными цыплятами, авгур всего лишь старался узнать, одобряют ли боги начинание, предпринятое Римским государством, и можно ли рассчитывать на их содействие. Если одобрения богов не наблюдалось, от начинания следовало отказаться, дабы избежать серьезнейшей опасности.
Если римляне и обращались к этрусским гаруспикам в случаях особенно зловещих предзнаменований, то лишь для того, чтобы узнать, как наиболее эффективно умилостивить богов. В данном случае клиенты больше всего ценили в гаруспиках их несравненное умение очищать оскверненную душу. Но ситуация в Риме изменилась во время Пунических войн. Паника, вызванная победами Ганнибала, привела к новому увлечению предсказаниями. Как обычно происходит в моменты тяжелых кризисов, римские граждане ощущали непреодолимую потребность знать будущее. Отсутствие авгуров в среде латинян заставило их обратиться к гаруспикам, чье значение в городе снова увеличилось. Теперь они могли применить на практике все тонкости своего искусства и объявить Риму ожидающую его судьбу. С тех пор и при республике, и при империи мода на прорицания только возрастала. Усиливавшееся неверие образованных классов не мешало народным массам все больше и больше полагаться на пророков и авгуров. Но в Риме постоянно не хватало специалистов в искусстве прорицания, их число никогда не отвечало потребностям момента. Поэтому римляне постоянно обращались к всевозможным личностям, унаследовавшим древние традиции прорицания, – греческим оракулам, иранским магам, халдейским астрологам, египетским жрецам и вплоть до конца языческой эры к гаруспикам, – чтобы найти ответы на вопросы, которые интересовали народ, но которые он не мог решить.
