Рис. 31. Небольшая терракотовая погребальная урна со скульптурой покойного на смертном ложе. Конец VI в. до н. э. Лувр, Париж.
Этрусков никогда не оставляла в покое мысль об участи мертвых и о другом мире. Такая постоянная забота ставит этрусков на особое место среди народов древнего Запада и любопытным образом связывает их с восточными странами, откуда они и пришли, согласно преданиям. Если в Греции и Риме погребальный культ всегда был очень важен, то в Этрурии забота о мертвых стала для живых настоящей манией. Этрусские гробницы сооружались в форме этрусских жилищ, но с особой тщательностью, прочностью и щедростью. После погребения вход в гробницу заваливали камнями или огромной глыбой, дабы не повадились в нее ходить алчные люди и злые духи. Рядом с покойником клали его оружие, рядом с покойницей – ее украшения, чтобы мертвые спокойно обитали в своем последнем жилище и не беспокоили живых. Древние народы всегда опасались тех мертвецов, которые из-за недостатка заботы начинали вредить живым.
Тусские аристократы строили гробницы, предназначенные для членов одной семьи (фото 13, 14). Большие курганы в Черветери представляют собой усыпальницы для знатных семей города. Этрусские кладбища, планировку которых в наши дни помогает восстановить аэрофотография, не были доступны ни для потомков мореплавателей-завоевателей, ни для потомков вымерших и порабощенных племен. Эти мрачные города мертвых и после смерти отражают аристократический образ жизни народа, гордящегося своим происхождением.
Представления этрусков о подходящем жилье для мертвых всегда были очень смутными (рис. 2, 23, 24). Живут ли покойники в просторных подземных камерах или же они встречаются в подземном мире, который является несовершенным отражением верхнего мира? Похоже, этруски не ощущали необходимости рационально примирить эти две противоположные точки зрения. Вино возлияний и кровь жертв должны были порадовать мертвецов в могилах, но эти животворящие вещества доходили до них и тогда, когда они спускались в огромную пещеру в центре Земли, образующую всеобщий Аид, и встречались там с другими тенями.
Во все эпохи переход в мир иной всегда представлялся и воображался как путешествие. Бесчисленные сцены отправления в путь, изображенные на погребальных урнах и саркофагах, – в путь пешком, на лошади, в экипажах или в лодках, – символизируют путешествие покойных в преисподнюю (рис. 1). Загробный мир изображался по-разному в разные периоды. На тарквинийских фресках древнейшего периода мертвые ведут в ином мире жизнь, полную удовольствий и радости. В атмосфере Элизиума проходят пиры под звуки флейт; пирующие видят вокруг себя изящных танцоров и женщин, захваченных магическим ритмом танца (фото 24). В духах, которые отводят покойных в тот мир, откуда те не вернутся, нет ничего ужасного, всюду царят спокойствие и гармония.
В IV в. до н. э. настроение этих поразительных картин постепенно меняется. Боги, правящие нижним миром, теперь сидят на троне посреди своего мрачного царства, и мы можем прочесть их имена – Аита или Эита (искажение греческого Аида) и Ферсипнаи – Персефона на этрусский манер. Голова Аиты покрыта волчьей шкурой, так как для этрусков волк был животным, по своей природе связанным с загробным миром. В правой руке бог держит скипетр, вокруг которого обвивается змея. Персефона также держит царский скипетр, а на ее светлых волосах золотой венец.
Темой изображенных сцен по-прежнему является пир. Но его атмосфера становится все более мрачной. Гении и демоны – очевидно, слуги бога преисподней – уже не имеют спокойного и гармоничного облика. Их лица злобны и устрашающи (фото 54, 55). Важное место в погребальной живописи позднего периода занимает демон, имя которого позаимствовано у Харона, греческого лодочника. Он совсем не похож на миролюбивого греческого паромщика, который без устали перевозит толпы теней через воды Стикса. У этрусского Харуна – искаженное лицо, крючковатый нос и синеватое тело, своим оттенком напоминающее о разложении. Он вооружен дубинкой, которой наносит, как бы испытывая жестокое удовольствие, смертельные удары. Наряду с ним присутствуют и другие демонические фигуры не менее отталкивающего вида. У Тухульхи конские уши, клюв грифа, а в руках он держит разъяренных змей. В одной из самых поздних гробниц на кладбище в Тарквинии – в гробнице Тифона, построенной не раньше чем во II в. до н. э., а порой датируемой даже первыми годами до нашей эры, – на настенных фресках появляется толпа молодых людей. Эту жалкую, запуганную толпу ведет гений со змеями в волосах и с факелом в руке. Позади него маячит ужасная фигура Харуна.
Таким образом, на закате Этрурии мы находим выражение страха и даже ужаса в предчувствии бедствий и мучений преисподней. С уничтожением Этрурии ее жители лишились своих благостных представлений о спокойной и лучезарной загробной жизни. Ими завладел ужас перед адскими мучениями, и греческое влияние становится едва различимым. Итак, вплоть до начала христианской эры Римом владели мрачные представления о смерти. Возможно, этим отчасти объясняются восторженные возгласы таких римских поэтов, как Лукреций, которые радуются освобождению человека от бессмысленного страха перед воображаемым и нереальным миром.
Глава 8
Мир этрусского искусства
Большая этрусская выставка, в 1955 г. вызвавшая интерес и любопытство в широких кругах Парижа, Милана, Гааги и Цюриха (где она открылась), привлекла внимание любителей, а также критиков и историков искусства к проблеме значения этрусского искусства и его места в древнем средиземноморском искусстве в целом. Публику, похоже, главным образом поражало обилие сокровищ, выставленных в тот раз впервые. Некоторые ювелирные изделия этрусков своей изысканностью, богатством украшений и утонченностью композиции превосходят самые восхитительные шедевры современного искусства.
Рис. 32. Бронзовая курильница для благовоний. В основании стержня – фигурка юноши. Три ножки сделаны в форме человеческих ног. V в. до н. э. Музей виллы Джулия, Рим.
Но выставка в целом представляла собой панораму чрезвычайно разнообразных жанров, неравноценных по качеству и пестрых по составу. Естественно, изделия, создававшиеся на протяжении многих столетий, не могут не демонстрировать радикальную эволюцию стиля и техники и наличие более и менее удачных периодов. Однако собрания греческих и римских древностей вводят нас в мир, где существовала преемственность вдохновения и формы. В этрусском же искусстве мы замечаем не только многочисленные глубокие изменения, но и неровность, с первого взгляда поразительную.
Такое положение вещей породило немало совершенно противоположных точек зрения. Еще в 1889 г. французский ученый Марта писал в руководстве по этрусскому искусству, еще не потерявшему ценность, несмотря на свой возраст: «Величайшее несчастье этрусского искусства в том, что ему так и не хватило времени, чтобы сформироваться». Некоторые современные критики, подписывающиеся под этим решительным заявлением, также утверждают, что в этрусском искусстве нет какой-либо оригинальности; по их мнению, оно провинциально и является всего лишь отражением греческого искусства, которое было для этрусского образцом. Но многие ученые полагают, что этрусское искусство обладало уникальными чертами и может называться автохтонным. Обе точки зрения являются крайними и, следовательно, отчасти ложными. Истина, как это нередко бывает, посредине. Этрусское искусство, безусловно, подвергалось постоянному и благодетельному влиянию художников из Эллады и Великой Греции (фото 61), и его историю можно понять лишь в том случае, если принять во внимание и существование, и глубокое влияние эллинских образцов. Но отсюда не следует, что оно было лишь рабским подражанием, не обладающим никакой самоценностью. Этрусское искусство демонстрирует тенденции, таланты и дух, в которых проявляются достижения первых жителей Тосканы, создавших цивилизацию, достойную этого названия.
