Но все эти изделия были лишь частью импорта. Основная торговля велась с районами, расположенными ближе к дому. Как и во времена гиксосов, суда снова приходили из Библа и других ливанских портов. Они привозили по большей части кедровый лес, а вместе с ним – серебро, медь и вина из Малой Азии.
Суда с медью приходили и с Кипра или прямо из портов на южном побережье Малой Азии – из Киззуватны и Арцавы. Эти страны, когда старые моряки были еще молоды, подчинялись царству хеттов, той же силе, которая пятьдесят пять лет назад нанесла внезапный удар по Вавилону и уничтожила его. Но они вернули себе независимость за несколько лет до того, как египтяне изгнали гиксосов.
Хотя основной объем торговли все же приходился на Крит. Этот остров был крупнейшим торговым центром, который имел дело не только с собственными продуктами – маслом, рыбой и керамикой, – но также практически всеми товарами, производимыми на северном побережье Средиземного моря и даже дальше. Большие торговые суда с Крита приставали в гаванях севера Египта, груженные лесом, мрамором и шерстью, оловом, медью и красителями, и снова выходили в море с изделиями из бронзы и полотна, а также насыпными грузами ячменя и пшеницы.
В прибрежные города Египта вели и наземные караванные пути с Востока. Там располагались крупные караван-сараи, где длинные колонны вьючных ослов заканчивали свое долгое и утомительное путешествие по Ханаану и через Синайский полуостров. Они привозили товары издалека – с территорий, располагавшихся вокруг Персидского залива и даже дальше. В основном это были финики, но иногда попадались жемчужины и бусы из карнелиана.
Цена на карнелиан вдруг взлетела до беспрецедентных высот, и чернобородые купцы из портов Персидского залива не делали тайны из причин этого. Маленькие партии полупрозрачных красных камешков могли стать последними, прибывшими из Индии. В обозримом будущем их больше не предвиделось. Перебрасывая маленькие кожаные мешочки с камнями из одной руки в другую, купцы рассказывали о разрушении восточной торговли.
В трех неделях пути вниз по Персидскому заливу, говорили они, на противоположной стороне моря лежит земля Мелухха. Там Инд, река, ничуть не меньшая, чем Нил, несет свои воды в Индийский океан. Египетские купцы кивали. Им приходилось слышать о Мелуххе.
Из этой богатой страны, продолжали месопотамские купцы, искатели приключений Ура и Дильмуна давно возили ценные грузы – золото и слоновую кость, тик, хлопок и лазурит. И конечно, карнелиан. Сколько люди себя помнили, это была мирная страна, которой правили могущественные цари из Мохенджо-Даро и Хараппы. Далеко на юго-восток тянулись ее колонии, пятьсот миль вдоль берега, до самых холмов и джунглей полуострова Катхиявар. А на северо-востоке были построены новые города – в верховьях другой реки, которая, как утверждают, течет на восток и через сотни миль впадает в другое море. Создавалось впечатление, что Мелухха может увеличиваться бесконечно – в размере, богатстве и власти.
Но во времена их дедов враг пришел через северные горы, горы такие высокие, что они упирались в крышу мира. Как хурриты и касситы Северной Месопотамии, эти пришельцы – они называли себя ариями – были кочевниками. У них были стада скота, табуны лошадей и множество конных колесниц. Они были опытными воинами, ели говядину и любили петь песни. Дальше они пошли на юг.
В прошлом поколении пала Хараппа, расположенная севернее вдоль Инда, и с того времени лазурит больше не везли из гор Афганистана. Но Хараппа располагалась в пятистах милях от Мохенджо-Даро и очень далеко от морского побережья. Царь в Мохенджо-Даро не был чрезмерно обеспокоен этим, поскольку не сумел оценить скорость, с которой могли передвигаться колесницы. А ведь многоопытные жители Месопотамии предупреждали его. Как бы то ни было, год за годом арии продвигались все южнее. Они разграбили и сожгли город Пенджаб, а недавно к ним присоединились их родственники, пришедшие из Персии в горную страну Балухистан. Правитель Мохенджо-Даро осознал опасность слишком поздно, когда арии и асуры пришли с севера и запада, сметая все на своем пути. Армия Мелуххи была разбита, поспешно возведенные укрепления Мохенджо-Даро, веками бывшего открытым городом, разрушены. В результате город был взят штурмом и разграблен.
Один из купцов подхватил рассказ. Он поведал, что был с группой торговцев из Дильмуна в Мохенджо-Даро как раз в то время, когда город грабили, и ему едва удалось унести ноги – и два мешочка карнелиана. Из цитадели он видел высоких светловолосых воинов, бегущих по широким улицам, вероятно построенным для проезда колесниц. Перед ними в панике метались горожане. Самые мудрые жители города в самом начале штурма ушли в окрестные поля, бросив дома и пожитки захватчикам. Те, кто остался, чтобы спасти хотя бы часть своего богатства, были убиты прямо на улице, их мертвые руки продолжали сжимать мешки со слоновой костью или ящики с драгоценностями. Те же, кто пытался укрыться в подземных помещениях общественных колодцев, были живы только до тех пор, пока захватчики оставались на колесницах. Но потом те спешились и, опьяненные пролитой кровью, устремились вниз по ступенькам, чтобы убить остальных. Свидетель видел дым, поднимавшийся над руинами города, небо над которым было черным и оставалось таким в течение трех дней, пока он плыл по реке в лодке, – так ему удалось спастись.
Теперь суда из Персидского залива больше не плавали в Индию, сказал он, и на западном рынке больше не будет индийских товаров. Захватчики не были любителями городов. В отличие от других индоевропейских племен, касситов, хеттов и хурритов, которые теперь были признанной силой, арии оставляли после себя пустыню, скорее уничтожая, чем завоевывая. Так индийский рынок оказался закрытым для торговли.
Купцы из Авариса слушали уважительно, но их не слишком волновали истории о спаде в Уре или на Дильмуне. В Египте за двадцать лет мира при Аменхотепе торговля расцвела, как никогда раньше.
Аменхотеп старел, и народ стал выдвигать самые разные предположения относительно его преемника. Дело в том, что, несмотря на трех официальных царственных супруг, законного сына у фараона не было. Но его дочь от Ахотеп, получившая в честь деда имя Яхмос, теперь выросла, и ее муж станет через нее естественным кандидатом на престол. Ко всеобщему удовлетворению, принцесса Яхмос вышла замуж за своего единокровного брата Тутмоса, который был сыном Аменхотепа от рабыни. Таким образом, божественная кровь царской семьи оказалась лишь слегка разбавленной, а Тутмоса знали как энергичного молодого человека, близко к сердцу принимавшего дела Египта. Люди верили, что многочисленные царицы в фиванском дворце тоже довольны. Мать Аменхотепа, известная своей красотой Нефертари, уже умерла, но его бабка была жива и очень деятельна, несмотря на свои девяносто пять лет. И она, и три правящие царицы с глубоким удовлетворением отмечали, что женское влияние, преобладавшее в этом и предыдущем царствованиях, продолжится и в следующем, поскольку будущая царица имела, конечно, больше законных прав, чем ее супруг. Создавалось впечатление, что сам Амон теперь отдавал предпочтение женскому полу, поскольку первым ребенком молодой пары стала живая и очаровательная девочка, получившая имя Хатшепсут.
