* * *
Другой раз идём как-то со Стеничем, смотрю Варёный стоит в компании наших знакомых, приветливый такой:
– Привет! – еблысь по подрыльнику, и еблысь ещё.
– Ты чо? – в глазах паника, ссыт.
– Где бабки?
– Какие бабки?
– Пять рублей, которые ты мне проспорил.
– Да ладно тебе, я же пошутил про солутан. – Съезжает, уже навел справки, что это капельки, и что я буду деньги требовать.
И еблысь ещё, беру его за шиворот и начинаю душить:
– Где мои бабки?!
– Вот три пятьдесят, рубль пятьдесят за мной, хорошо? – тут же выдаёт мне Серёжа.
– Хорошо.
Отпускаю, Ванча с Милком стоят парализованные, акция устрашения удалась.
– Он, проспорил, а долг не отдаёт! Долги надо отдавать, особенно если проспорил, «долг чести»!!! Правильно?!
– Правильно, – закивали ребята.
* * *
Главная проблема Серёжи была – потребность в самоутверждении. Если он не мог показать, что он круче всех, то исчезал до поры и появлялся весь в новых шмотках, при куче бабок и каких-нибудь пяти стаканах травы в полиэтиленовом пакете. Типа мне похуй ваши дела, я птица высокого полёта! Я и сейчас знаю многих такой породы. Не скрою, я завидовал ему, даже не осознавая масштабов психосоциальной бездны, которую предстояло преодолеть нам навстречу друг другу, чтобы сравнять наши шансы в жизни. Серёжа быстро понял, что просто быть паинькой и пиздить незаметно бабки у родителей из бара – не круто. И не потому, что заметят пропажу, в баре, по слухам, всегда лежало несколько пачек сторублёвок, когда наши мамы и папы зарабатывали сто двадцать – сто пятьдесят рублей в месяц. Проблема особенно обострилась после того, как Варёного несколько раз конкретно развели: Толя Мамедов снял с него адиковский «тапок»; где-то на улице он поменял на дырявые треники новые штаны-варёнки; мы коллективно нашли его нычку в парадной и спиздили пять стаканов с таким трудом купленной им травы. Он смекнул, что круто стало разводилово, кидалово и размеры дозняка. Как раз началась промышленная торговля анашой в Садике.
Варёный там тоже пытался делать свой гешефт и познакомился с Витяем и Сашей Пушкиным, скинами с Комендани, сразу же забрился налысо, конечно. Саша и Витя были огромными, широкой кости братками, метра под два ростом и весом за сотку каждый. Только Витя был покруглее, с детским лицом и хитрыми глазками, а Саша до того как забрился, был златовлас и кудряв – откуда Пушкин. Саша занимался гандболом, с моим одноклассником Матвеем играли в одной команде. Короче, прилип Варёный к ним. Они астеничного Серёжу защищали, позволяли повыёбываться иногда, дружили со Стеничем, с которым давно корефанились на Комендани через тамошних панков, и с Матвеем, потому что Матвей их обоих, несмотря на габариты, мог заебашить одной левой, а они это уважали.
* * *
Прошло немного времени, и убили Варёновского отчима, расстреляли в том самом «Ягуаре» из калашей. Побывал у него дома, маме понравился, просила заходить чаще, чтобы оказывать на Серёжу хорошее влияние. На стене висит икона, на журнальном столике аукционный каталог, она в нём оценена в семьдесят тысяч баксов.
Варёный как забрился, так сразу встретился мне в «TaMtAm»-е, в чёрной куртке милитари и со значком группы DAF. Варежка начал зависать на Богатырском с панками и выступал в роли злобного маленького клоуна, а внешне стал неотличимо похож на известного московского арт-дилера Толю Спайдера. Кстати, они оба похожи на советско-американского артиста Крамарова в молодости. Когда смотрю в косые бегающие глазки этих персонажей, всегда вижу выбитый глаз Варёного.
Бывает, люди из прошлого и настоящего так похожи, что кажется – они родственники или какие-то противоестественные реинкарнанты. Причём они могут быть никак не связаны друг с другом, но иметь практически идентичные внутренние и внешние характеристики. Я назвал это «Система слабых закосов». В данном случае и Варёный, и Толя Спайдер не более, чем слабые закосы под Крамарова, и ведут себя всегда соответственно. Надо отметить, что и Валера, о котором речь пойдёт позже, немного похож на Варёного, хотя в то же время Валера похож и на Беккера. В общем, система не идеальна, но иногда даёт поразительные совпадения или смешения одного персонажа личной истории с другим.
На Богатырском была большая панковская диаспора – Пупсы с Рибсоном, Хулиганы с Гарри Коршуном, Нож для фрау Мюллер с Земляникиным и большое количество околомузыкальной припанкованой молодёжи; гопников прессовали. Но Варёный музыкой интересовался мало, как собственно и Витя с Сашей, интересовались они наркотиками и понтами. Я, впрочем, в то время тоже был не сахар. Обшваркал нескольких замудонских барыг и использовал Витю с Сашей как занавес от кредиторов. Потом оказалось, что мой одноклассник Матвей гораздо эффективнее по радиусу зоны поражения действием. Началось ширево. Варёный, надо отдать должное его энтузиазму и родительским деньгам, был одним из первых в очереди на покупку и раздачу. Быстро набил себе большой дозняк, оказался в госпитале, вышел, снова дозняк, и пропал.
Когда же появился, как всегда на попугайских понтах, выяснилось, что они с Андрюшей Иванесом, малолетним отчаянным чувачком с моей школы, воруют в магазинах, сливают шмотки в ларьки и берут ширево на Некрасовском рынке. Дозняк у Варёного был немыслимые пятьдесят кубиков «чёрного», к слову, у меня была трёшка-пятёрка. Я прихуел с оборотов и утром, раскумарившись, поехал с ними в центр, воровать.
«Пассаж», хуяк: Иванес срезал женское пальто и кенгуруху GAP; зашли в «Елисеевский», хуяк: бутылка виски Blue Lable. Продали лабуду в ларёк, скупщикам – и на Некрасовский рынок. Круто. Купили немыслимые для меня пятьдесят кубиков черного, два фурика по двадцатке и один на десятку. Зашли в парадняк, где, как я узнал потом, живёт Боб Кошелохов, на той же улице Некрасова. Я десятку ставить стремаюсь, боюсь дознуться. Ребята, смотрю, не теряются, достают свои баяны-двадцаки мультипликационных размеров. Иванес в центряк хуякс, нормально, краденое пальто начало урчать и перевариваться в утробе.
А Варёный пыхтит, истерит, в вену попасть не может… Я выбрал пятак, чтоб наверняка не передознуться, технично поставился, выхлоп димедрола в нос как ёбнет! Ширки в растворе хуй да ни хуя, в глазах муть, с кумара еле-еле подсняло, а от димедрола аж вены все запекло – понятно, что за пятьдесят кубов дозняка у Серёжи. Заправил себе остатки, сидим с Иванесом как бухие от димедрола, но рубит нормально. Варёный же начинает биться в истерике, ему не попасть в сгоревшие вены. К тому же, если иглу-капиллярку прихуячить к двадцатке, даже с хорошим поршнем, то на полуприходе необходимо сохранять высокую степень концентрации, для плавного окончания внутривенной инъекции. А у Варёного терпения нет, вен нет, абсцессы, «колодцы», гниение, и ширять его никто не хочет, потому что противно. Короче, снимает он штаны, поворачивается к свету лампы накаливания на лестничной площадке и начинает, пуская слюни, ковыряться шприцем в своём паху. Напрягся, попал, и тут хлопает дверь этажом выше, Варёный стоит.
