И вот первого января, в Валерин день рожденья, у него звонит телефон, американский номер, мама. Он снимает трубку, законно ожидая не только поздравлений и подарков от мамы, но и извинений за долгое молчание, но в трубке мужской голос, звонит брат:
– Валера, это ты?
– Да.
– Это Стас… Мама умерла.
– Да? Как это?
– Вот так, у неё уже три года был рак, она же тебе сказала, когда была в России.
– Да, я не помню, кажется, что-то… И что, её больше нет? – растерялся Валера.
– Валера, послушай меня внимательно. У нас совершенно разная жизнь, мамы больше нет, дом заложен, все деньги она потратила на лечение и на тебя. Я тебе помогать, как ты понимаешь, не буду, справляйся сам, тебе уже 33 года. И больше не звони мне и не приезжай. Я буду очень рад, если никогда тебя не увижу больше. Прощай.
* * *
Такого крутого поворота Валера, конечно, не ожидал, все планы шли прахом, и в перспективе замаячила какая-то новая, страшная угроза, о которой не хотелось и думать. Но почему-то тяжёлые мысли не развеялись ни когда он вмазался, ни когда бухнул. В голове постоянно мелькали то слова мамы, которые теперь он понимал совершенно иначе, то слова оптинского старца, обещавшего в новом году необратимые изменения.
– Последний раз наверное видимся, сыночек. – стояла перед ним картина. Как он много раз слышал эти слова за то время, пока мама собиралась приехать в Россию и за последний её приезд. Он-то думал, что это обычные причитания и сожаления, что она просто переживает, что они вынуждены жить столько лет раздельно, хочет его вернуть в Америку, домой.
– Да, собственно, как будто и раньше она так говорила, или не она, а она про кого-то тогда рассказывала. Я и не думал, что всё может быть так. А старец этот?! «Всё изменится в новом году, иди и не греши», мудак. Что же теперь будет? – Делился он, растерянный, прихлёбывая виски из маленькой стеклянной фляжки и ковыряя пол своим раздолбанным Найком десяти цветов в «Бургер Кинге».
– Ну как что, теперь ты будешь жить как все, без ежемесячного гранта из Америки, работать пойдёшь или искусством торговать будешь. – Я посмеивался, поскольку у меня с искусством дела шли всё лучше, я засветился на нескольких обложках газет и журналов и периодически что-то продавал, ездил за границу и вставал на ноги после собственного ада, которого Валера никогда не замечал. Мне теперь даже не надо было проситься ночевать к друзьям или девушкам и искать уютные чердаки, поскольку бабка наконец-то умерла и оставила мне квартиру.
– Всё равно я поеду в Тайланд! Теперь тем более поеду, тут всё дорого, а там… Я всё посчитал, даже с проститутками…
– Да ты заебал с этими проститутками!
– Ну неважно, короче, получается всего триста баксов в месяц. У меня туда знакомые едут, я, наверное, поеду за ними на год или два, или навсегда, если понравится, всяко лучше чем здесь.
– А где ты бабки возьмёшь?
– Попробую насобирать в интернете.
* * *
Жалостливые друзья и малознакомые с ним девушки иногда присылали Валере суммы от пятисот рублей до тысячи, но он тратил их понятно на что. И вот Валера как-то стоял в Сбербанке в очереди в кассу за получением такого перевода на пятьсот рублей, в мыслях решая, где бы ему раздобыть денег на самолёт в солнечный рай с голыми островитянками и жаждущими его страсти трансвеститами. И тут, как бы невзначай, стоящая прямо перед ним старушенция, прямо перед его алчными глазами, сняла со своего счета сто двадцать тысяч рублей. Валера побледнел и чуть не подавился слюной, пока смотрел, как бабка заворачивает деньги в авоську и засовывает под плащ. Получил свой чахлый кэш и на онемевших ногах вышел из банка прямо за ней.
На улице было темно и мерзко, бабка скользила между лужами разъедающего снег и лёд реагента. По черным ледяным надолбам, нашпигованным собачьим дерьмом, прощупывая себе дорогу палочкой, она направилась в сторону близлежащей группы аляповатых домов. Валера тёмной тенью Родиона Раскольникова, бесшумно двинулся за ней стороной улицы, не освещённой фонарём. Бабка зашла за угол, где её и её похоронные накопления как коршун настиг наш милый, хрупкий, ранимый, тонко чувствующий мальчик. Выверенным движением показал ей нож и, забрав пачку денег из-под плаща, растворился в ночи как Зорро. А потом сразу же, пока кредиторы не выстроились в очередь, действительно улетел в Тайланд.
* * *
Пару месяцев в интернете появлялись его счастливые фотографии на море, а потом он снова пропал. Скоро пришло очередное слёзное письмо:
– Сижу в тайской тюрьме за то, что поймали с наркотиками. Все деньги, что были, отобрали, документы забрали, пришли денег, сколько можешь, чтобы спасти друга!
– Валера, дорогой, я же не ребёнок, пиши это одиноким девушкам от пятнадцати до тридцати девяти. Мой тебе совет: напиши хорошо, тщательно одно письмо, скопируй его и разошли им всем. Но внимательно, не забывай вставлять в письмо соответствующее имя.
Он ответил:
– Спасибо.
И действительно, потом практически все наши общие знакомые, и особенно телки, меня спрашивали:
– Привеет! А что там с Валерой? Он мне писал, что он сидит в ужасных условиях в тайской тюрьме, ему грозит смертная казнь! Как ему помочь? Может быть, выслать ему немного денег? Он написал, что они ему очень нужны!
– Я не посылаю, он всё равно проторчит.
Однажды в интернете мне написала его бывшая поклонница Саша, которая активно пыталась ему помогать, когда его последний раз положили в наркологическую больницу на Васильевском. Разговорились и среди прочего она спрашивает:
– Кир, а ты знаешь, что значит, если на обложке Валериной медицинской карты стоит красный штамп «ВИЧ+»?
– ЧТО?!!
– Ну, я когда ходила к Валере в больницу, видела его медкарту, и там вот так. Ты не знал?
– Данунахуй, это значит, что у него он есть! Ты с ним ебалась?
– Ну, да.
– Давно? С гондонами?
– Нет, он говорил, что он с гондонами не любит. С полгода назад, перед его отъездом, пару раз.
– Бляяя… Иди проверяйся.
– Да я уже три раза проверилась, сразу после и сейчас недавно, вроде ничего не нашли. Там вроде не обязательно с первого раза заражаешься.
«Вот ведь какой мудак! Интересно, мама знала?» – подумалось мне тогда.
* * *
Давно зная Валеру, я, хотя и опекал его и ему подобных и занимался с ними контр-наркотической терапией, но всегда держался на расстоянии. Ясно было, что он неуправляем и совершенно не понимает, в каком мире находится, кому и какую боль может причинить. А поскольку я сам только приходил в себя, и пришёл ли полностью сейчас, сказать твёрдо не могу до сих пор, такие ребята как Валера часто попадали «в границы». Так говорят в «Анонимных наркоманах», когда какие-то люди и места в общении не показаны и исключены.
