Из газет по пути в Христианию мы узнали, что акция с Русалочкой сделана руками местных феминисток, протестующих против «сексистского», по их мнению, памятника. Они не первый раз взрывали Русалочку, а однажды даже отпилили ей голову. К нашему удивлению оказалось, что Ганс Христиан Андерсен до сих пор находится на пике общественной дискуссии, примерно как у нас Достоевский, кстати, современник Андерсена.
Вообще, Копенгаген после Гётеборга показался в чём-то очень похожим на Петербург. Как будто в 1918-м году из Петербурга столицу не переводили, и не было коммунистических семидесяти лет, а были те же семьдесят лет, но вполне благополучных, европейских.
Христиания, названная в честь Иисуса Христа, представляла из себя район бывших казарм, которые в семидесятых захватили сквоттеры-хиппи. Надо отдать должное местным сквоттерам, по энергии они не уступают феминисткам и умудрились оттяпать целый кусок города у правительства и даже легализовать на этой территории продажу лёгких наркотиков. Хотя атмосфера там оказалась кислая, самое оживлённое место – это рынок. Для меня было приятным шоком увидеть несколько десятков лотков, заваленных килограммовыми брикетами гашиша со всего света по сходной цене. Осознав это и посидев в гостях в кафе у местных аборигенов, мы отправились посмотреть на останки Русалочки.
* * *
В живописном парке, в месте, где он изогнутой косой врезается в воды пролива, на натуралистичной каменной композиции должна сидеть Русалочка. Но её нет, к нашей, общей с группой японских туристов, печали её взорвали феминистки. И вот я, к восторгу всех присутствующих, увенчал каменную композицию своей очаровательной спутницей, эффектно обскакав парочку долго пытавшихся оседлать камень шведов-молодожёнов. Японские туристы пришли в экстаз и запестрили бриллиантовыми вспышками своих фотоаппаратов. Мы улыбались друг другу, и даже индустриальный пейзаж на другом берегу, на который вынуждена вечно любоваться Русалочка, скорее акцентировал свободу гигантских ветряков, расставленных там повсюду, чем унылые промзоны питерского Парнаса. Вопрос «быть или не быть Русалочке?» решался однозначно в пользу юной и прекрасной девочки, сердце твердило с пылающей убеждённостью:
– Русалочке быть! И никаких гвоздей! И к черту этих идиотских феминисток!
Для меня, как для обычного советского школьника, Копенгаген и Андерсен навеки связаны со сказкой «Снежная королева». К тому же получилось так, что мы с Ирочкой прибыли в город с севера, точно по обратному маршруту Герды, это нагнетало острый романтический аспект. В голову полезли параллели с Достоевским, и в особенности с «Преступлением и наказанием».
Отношения Раскольникова и Сони Мармеладовой, как оказалось, имеют глубинные параллели с отношениями Герды и Кая. Каю-Раскольникову попадает в сердце «осколок зеркала/идея». В результате чего он «черствеет» и «совершает жестокое преступление/уезжает со злой снежной королевой». А Герда-Соня идёт за ним в «Сибирь/на Север», чтобы растопить в его сердце поселившийся там «холод», так я рассказывал Ирочке. Впрочем, все эти совпадения должны быть интересны литературоведам, а на нас тогда они навевали тень светлой печали и остроты жизни на фоне сентябрьского скандинавского пейзажа.
Когда мы из Дании ехали назад в Швецию, автобус прошёл подробный контроль на наркотики. Двое ребят-норвежцев, которых утром мы видели на рынке, поимели проблемы, но всё вроде обошлось штрафом. Позже я узнал, что на этом переезде недавно поймали с половиной килограмма марихуаны Богдана Титомира.
* * *
После двух месяцев в Гётеборге, где после отъезда Иры я ещё месяц жил один, почти ни с кем не общаясь, так как не знал языков, как помесь молчаливого буддийского монаха или педантичного немца, я подчинил свою жизнь распорядку и был рад поехать наконец-то домой. Ехал на автобусе из Гётеборга и в Стокгольме оказался в шесть утра. Стоял октябрь, и туман был такой плотный, что если вытянуть руку, она была не видна. Оставив багаж в камере хранения, по памяти, сверяясь с картой, решил побродить в этом молоке по старому городу, у меня было время до часа дня, когда отходил мой паром в Хельсинки, начинало светать…
Я бродил по узким улочкам в бейсболке и клёшах, впервые за два месяца пообщался с русскими туристами, бегающими сворой, привязанными к автобусу, как сторожевые собаки к будке. В этот день в Ратуше было вручение Нобелевской премии, но никто не думал перегораживать там движение, несмотря на то, что месяц назад сумасшедший серб эмигрант убил в магазине премьер-министра Швеции Анну Линн.
Встало солнце, и, отланчевав в очаровательном еврейском ресторанчике, я отправился на автовокзал. Переходя один из мостов, невольно заметил, как навстречу мне едет Rolls Royce с двумя мотоциклистами по бокам. Стёкла в нём были прозрачные, и вот так запросто я увидел Её Величество, она ехала на вручение премии по математике. В какой-то момент мы находились всего в паре метров друг от друга. Жгучая, моложавая брюнетка с карими глазами, представительница испанских голубых кровей оглядела меня с ног до головы поставленным взглядом опытной женщины. Увиденным, надеюсь, осталась довольна, а может из политкорректной вежливости, её губы и глаза расцвели в улыбке.
Водитель моего автобуса, холёный гомик лет пятидесяти, с синим сапфиром в правом ухе, в синей рубашке и с небесно-голубыми глазами, помог мне погрузить рулон с работами из камеры хранения и одного довез на Сити Терминал. Он же помог всё выгрузить и погрузить на тележку к другому ослепительно улыбчивому гомику, который закатил все мое хозяйство на паром. Швеция, небо, море, глаза и серьга водителя улыбались мне на прощание огромным количеством здоровых зубов, переливаясь всеми оттенками синего
