Линии Homo sapiens и неандертальцев разошлись, по-видимому, 300–400 тысяч лет назад. И вдруг спустя столько лет они вновь оказались лицом к лицу. Одни были коренастыми, другие имели более длинные ноги, но те и другие были весьма озадачены. Неприятная ситуация. Повисла неловкая тишина.
Что обычно говорят в подобных ситуациях? «Привет»? Но, как бы ни выглядела эта первая попытка коммуникации, можно с большой долей вероятности предположить, что обе стороны умели, как минимум, говорить. Понимали ли они друг друга – это другой вопрос. Как и у Homo sapiens, у неандертальцев присутствовал подвергшийся мутации вариант белка FOXP2, который, как нам кажется, был тесно связан со способностью к речи. У шимпанзе в ДНК присутствует его более старая версия, отличающаяся всего двумя аминокислотами. Поэтому они не в состоянии не только говорить, но даже подпевать примитивным хитам.
Каким-то образом люди и неандертальцы пришли к взаимопониманию. Для начала им наверняка хватало немногих слов:
Н. neanderthalensis Н. sapiens
Уууу! Привет всей компании!
Ахг Да
Хорр Нет
Кнорг кнокк Олений окорок
Виих грумпф Очень вкусно
Вухлу хул? Сколько ему лет?
Упк упк гэээ. Нет, спасибо, в меня больше не влезет.
Вэхэха гиш. Ты мне нравишься.
Умпф ток ток? Это твоя пещера?
Них ронг ронг. Я тебя люблю.
Глюп До свидания
По крайней мере, в отдельных эпизодах процесс сближения протекал успешно, потому что сегодня в наследственном материале всех неафриканцев присутствует в среднем 2 процента неандертальской ДНК. Обычно это гены, имеющие отношение к коже и волосам, поскольку, как ни крути, а неандертальцы были значительно лучше приспособлены к условиям северных широт, чем Homo sapiens. Мы исходим из того, что неандертальцы имели светлую кожу и рыжие волосы. Но, похоже, они были не единственными, у кого мы позаимствовали часть наследственного материала. От трех до пяти процентов генома малайцев и австралийских аборигенов взяты от денисовского человека, жившего в Азии. А в 2011 году в геноме некоторых африканских племен нашли признаки скрещивания еще с одним, пока неизвестным видом человека.
Похоже, что гены используют любую возможность для своего распространения. И правильно делают. Неандертальцы и денисовцы вымерли, но часть их генов продолжает жить в нас. Пришли ли мы к концу своей эволюции и исчерпали ли наши гены свою способность к адаптации? Конечно нет! Как бы ни было трудно это представить, мы находимся лишь в середине пути. Одно из последних достижений эволюции, делающее попытки закрепиться в человеческой популяции, очевидно, связано с развитием скотоводства. Это небольшая мутация, затрагивающая ген, контролирующий выработку лактазы – фермента, с помощью которого в организме младенцев переваривается молочный сахар (лактоза), содержащийся в грудном молоке. До возникновения данной мутации, происшедшей 7500–9000 лет назад, указанный ген отключался еще в раннем детстве, так как ребенок, естественно, когда-то прекращал сосать молоко и ген терял актуальность. После этого молоко в организме человека больше не усваивалось.
Благодаря новой мутации ген сохранял свою активность, поэтому скотоводы могли позволить себе всю жизнь пить молоко животных. Это было колоссальное преимущество, способствующее выживанию. Новый вариант гена быстро распространился по Северной Европе. Но вместе с тем в Африке произошли другие мутации, имевшие очень схожий эффект (только на пару тысяч лет позже). И здесь это тоже совпало с распространением скотоводства. Появится ли новый ген у всех людей или опять будет вытеснен из генома благодаря продаже молока без лактозы, узнают только наши далекие потомки. Эволюция всегда шла и идет вслед за условиями жизни.
В семье случается всякое. Иной раз встретишь человека и даже представить себе не можешь, что вы с ним родственники (особенно когда он нацепил на себя костюм обезьяны). Так произошло и во время первой встречи Дженни и Виктории в 1842 году. Дженни была самкой орангутана, проживавшей в лондонском зоопарке, а Виктория – королевой Англии. Обе внимательно рассматривали друг друга, хотя и так было ясно, что их связывает что-то общее. Но королеве эта мысль не доставила удовольствия. Она записала в своем дневнике: «Орангутан слишком своеобразен: он ужасен, неприятен и пугающе схож с человеком». О том, что Дженни подумала об этой бледной женщине в странном платье, мы, к сожалению, никогда не узнаем, но, скорее всего, ей тоже не доставило удовольствия, что королева писала о ней как о существе мужского пола.
Что касается программы, заложенной в нашем теле (генома), то на самом деле люди не представляют собой ничего выдающегося. Наш геном имеет средний размер и содержит стандартный набор генов, свойственных практически каждому млекопитающему. Различия между нами и братьями нашими меньшими заключаются лишь в деталях – некоторых мутировавших белках и небольшом тюнинге в механизме контроля генов. Но даже эти мелкие изменения сделали из нас болтливую безволосую обезьяну с претензиями на мировое господство. И к тому же мы умные. Даже очень. А если нам еще удастся не загубить всю нашу родню в животном мире и самих себя, то можно будет даже утверждать, что по разуму нам нет равных.
Глава 8
Разбойничий набег диких генов на генетическое захолустье
На первый взгляд наш геном выглядит как бесплодная пустыня, но в нем таятся поразительные вещи: прыгающие гены, ученые, оживляющие спящую красавицу поцелуем, и кое-что из жизни фруктовых мушек с комментариями «геномного квартета».
Дорогая тетя Хедвиг!
Для начала пара замечаний:
1. На прошлой неделе я купил два новых картриджа для принтера и три пачки бумаги по 500 листов, которые внезапно бесследно исчезли. Мне кажется, я понимаю, куда они делись.
2. Каким образом ты взломала мой пароль к компьютеру?
3. Если уж ты по ночам сидишь за моим компьютером, то хотя бы не забывай его выключать! И, пожалуйста, замени заставку рабочего стола на прежнюю, потому что розовая кошечка, машущая лапкой, доводит меня до бешенства.
4. Я только что заново заправил принтер, и он тут же выплюнул очередную порцию твоей писанины – 151 страницу! Придется прочитать. Ведь все это напечатано на моем принтере, в конце концов…
