Христиане, особенно на Западе, на протяжении многих лет делились на две группы: на «людей посланий» и «людей Евангелий». «Люди посланий» ставят в центр христианства смерть и воскресение Иисуса, которые «спасают нас от грехов». «Люди Евангелий» в первую очередь думают о следовании за Иисусом через заботу о голодных, помощь бедным и так далее. «Люди посланий» часто плохо понимают, почему Иисус говорил о приближении Царства и призывал своих учеников к «совершенству». «Люди Евангелий» (быть может, их правильнее было бы назвать «людьми начала Евангелий», потому что их образ мыслей обычно мешает им увидеть смысл последних евангельских глав) часто не могут осознать, почему Иисус, творивший все эти замечательные дела, должен был умереть — причем умереть так быстро. Вследствие этого им трудно бывает понять смысл наиважнейших тем богословия Павла.
На самом деле, мы не найдем оправдания такой постановке вопроса («или–или») ни в посланиях, ни в Евангелиях — не говоря уже о жизни самого Иисуса. Он считал, что Царство, которое он возвещал, может прийти только через его смерть и воскресение. Или, если начать с другого конца, что главная цель его смерти и воскресения — это установление Царства, о приближении которого он уже объявил вначале. Евангелисты повествуют о смерти Иисуса особым образом. Они подробно описывают учение и еще подробнее суды у первосвященника и римского правителя не для того, чтобы придать повествованию «местный колорит» или предварить историческими деталями центральное событие (само распятие), о смысле которого говорится где–то в других местах. Значение креста, как его передают евангелисты, заключается в том, что это казнь того, кто несет в мир Царство, того, кто исполняет и «царское», и «священническое» призвание Израиля и всего человеческого рода, того, кто одновременно воплощает в себе Бога Израилева, пришедшего установить свое Царство и на земле, как на небе. Знаменитые отрывки, которые отражают то, что позднее стали называть «богословием искупления» (такие, как Мк 10:45: «Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих»), дают нам ключ к пониманию смысла всей этой истории, и это вовсе не искусственное применение богословия Павла и его школы (Иисус «умер за наши грехи») для интерпретации истории, которая на самом деле говорит о чем–то ином.
Подобным образом, и Павел не думал, что смерть и воскресение Иисуса дали людям лишь «сверхъестественное» спасение, которое никак не связано со спасением всего творения. Как мы видели в предыдущей главе, Павел понимал, что благодаря Иисусу, его смерти и воскресению в нем родились искупленные люди, через которых Творец в итоге все исправит во вселенной. Суть всего этого — «новое творение» (2 Кор 5:17; Гал 6:15). И Евангелия, и послания, и Откровение обретают свой подлинный смысл только в рамках большой, сложной, но глубоко цельной истории, набросок которой нам уже знаком: человек призван отражать образ Божий творению, Израиль должен спасти человечество, Иисус, осуществляя в себе призвание Израиля, спасает человека, а через искупленное человечество все творение может теперь освободиться от распада и смерти — и этот замысел Бога о творении уже начал осуществляться. Начните рассматривать эту историю однобоко или лишите ее каких–то ключевых элементов — и вы никогда не поймете Новый Завет в целом, не говоря уже о содержащемся в нем призыве формировать привычки сердца и ума, предвосхищающие великую конечную цель.
И то разделение мнений, о котором мы говорили, — еще одно Великое Разделение в истории западного христианства — отражает не противоречие между Евангелиями и посланиями, но, скорее, однобокое понимание и тех, и других. (Это разделение имеет удивительные исторические корни, но сейчас было бы неуместно обсуждать этот вопрос.) Отчасти эта проблема объясняется тем, что на протяжении многих веков христиане молчаливо предполагали, что Иисус умер ради одной–единственной цели — чтобы «спасти нас от грехов» (при различных интерпретациях смысла этого выражения). Но в Евангелиях спасение отдельных людей (которое, разумеется, остается их важнейшим элементом) призвано служить более широкой цели — воплощению замысла Бога о мире, установлению Царства Божьего. И в этом Царстве люди получают спасение и избавление от греха ради того, чтобы стать (к чему Иисус уже призывал учеников) не только получателями Божьего прощения и новой жизни, но и теми людьми, через которых они передаются — властителями и священниками.
Каким же образом мы можем включить и возвещение Иисуса о приходе Царства, и его «спасительные» смерть и воскресение в общую целостную и последовательную картину? Конечно, это великий, даже необъятный вопрос, и мне потребовалась доля безрассудства, чтобы попытаться дать на него краткий — и неизбежно неадекватный — ответ. Он выглядит следующим образом.
Иисус принес свою весть «Бог становится царем» не на какую–то нейтральную территорию, он не был подобен первооткрывателю прошлого, который водружал свое знамя на необитаемых землях. Он возвещал о суверенном и спасительном владычестве Бога и показывал своими делами силу и славу этого владычества в мире, который уже находился под властью враждебных властителей — к сожалению, к ним относились властители из самого народа Божьего, включая представителей царской и священнической элиты, а также популярные «группы давления» и революционные движения в Израиле,
не говоря уже, разумеется, о властителях языческого мира. Слова о том, что Бог становится царем, в Палестине I века воспринимали как слова о победе Бога Израилева над языческими правителями и освобождении народа Божьего — однако, похоже, сам этот народ стал частью проблемы, а не ее решения. Но поскольку спасительное правление Бога, как его понимал Иисус, царствование этого Бога — Бога кроткой, щедрой и безграничной любви, правление которого уже описано в Нагорной проповеди, — не может быть установлено с помощью насилия, здесь можно использовать только соответствующие ему средства: страдание и жертвенную любовь. Вот в чем состоит глубинная связь между вестью о Царстве и призванием креста. И вот почему западная культура на всех уровнях такую связь отрицает. Мы выбираем для себя царства иного рода и предпочитаем понимать позорную смерть Иисуса как средство чисто духовного «спасения».
Подобным образом — это важнейшая тема Евангелия от Иоанна, но мы найдем ее и у трех других евангелистов, — Иисус оказывается тем, через кого слава Божья, наконец возвращается к его народу. Иисус — об этом прямо и однозначно говорит Иоанн и косвенно другие евангелисты — стал Храмом, тем местом, куда, во исполнение древних обетовании, приходит Бог, чтобы здесь обитать. Вот почему через все евангельское повествование, но особенно ярко в рассказе о последнем посещении Иерусалима Иисусом, звучит тема противостояния между ними двумя — Иисусом и Храмом, где последний представлен знатными священниками и самим первосвященником. И снова это не «местный колорит» и уж, разумеется, не история, иллюстрирующая столкновение «религиозного истеблишмента» со свободой Иисуса, который отстаивает духовность спонтанности перед лицом формализма. Скорее, здесь звучит иная мысль: подобно тому, как Иисус возвещал Царство, будучи сам его законным, хотя и крайне удивительным, царем, он также воплощает истинный храм и является его настоящим (хотя и шокирующе странным) первосвященником. Так Иисус в своей жизни воплотил два великих повествования Израиля, царскую и священническую темы Ветхого Завета, которые в нем соединились и указывают на новое призвание, царское и священническое, Израиля и человечества, которые призваны служить всему миру. И благодаря этому призвание человека из первых двух глав Бытия зазвучало с новой силой, о чем, как мы видели, говорят Откровение, Послание к Римлянам и другие тексты.
