Мы не увидим, чтобы сам Иисус или его последователи видели в нем пример человека, «соблюдающего правила», который предписывает эти правила другим или дает им новое истолкование. Путь его жизни никак не укладывается в правила, его нельзя свести к попытке соответствовать каким–то нормам и стандартам. И нельзя сказать (как это делают сторонники утилитаризма), что это путь подсчета и оценки воздействия тех или иных поступков на окружающих, когда такой подсчет позволяет принимать решения и действовать. И уж, разумеется, Иисус никогда не предлагал людям «поступать естественно» — на самом деле именно «естественные» дела, исходящие из сердца, он считал проблемой. Есть только один подход к верному пониманию тех нравственных требований, которые Иисус предлагал своим ученикам и предлагает нам сегодня: это не подсчет результатов и не «аутентичность» романтизма и экзистенциализма, но добродетель. Добродетель, которой придали ее особую форму Царство и крест.
Несомненно, Иисус, как и его современники, считал, что поступки, перечисленные у Марка 7:21–22 (коварство, убийство, воровство и т.д.), дурны. Он не стал бы слушать того, кто сказал бы: поскольку важен только характер (какой ты человек), а не правила (что ты делаешь), мы вольны нарушать правила (скажем, воровать или убивать), если характер при этом формируется нормально. Порочность, предательство, распущенность, зависть, клевета, гордость, глупость упрямца и подобные вещи остаются злом. Правила все еще имеют смысл; невозможно стремиться к добродетели, нарушая эти правила. Но важнее всего обновление сердца, а нарушение правил может быть прощено. А когда человек обрел новое сердце, перед ним встают иные задачи: освоить привычки, которые позволят ему избегать любых пороков, потому что станут его «второй природой». Учиться такому послушанию тяжело и мучительно. Но так мы осваиваем язык самой жизни.
В настоящей дискуссии я стремился изъять «этику» из того контекста, куда ее обычно помещают, говоря об Иисусе и его подвиге, и поставить ее в иной контекст. Иисус пришел не для того, чтобы «научить нас новой этике». Он не говорил, что все представления о поведении человека ошибочны и что теперь надо все начинать с нуля. И он не пришел, чтобы продемонстрировать нам, как надлежит соблюдать Закон Божий, или чтобы сказать нам, что у нас ничего не получится, как бы мы ни старались, а потому нам лучше полагаться на его прощение. Иными словами, Иисус не действовал в тех обычных для западных христиан — да и для западных нехристиан — категориях, в которых мы привыкли рассматривать «поведение». Он пришел, чтобы на земле началось Царство Божье — через его жизнь и общественное служение, которые достигли своей кульминации в его смерти и воскресении. Он пришел спасти Израиль, спасти человечество, а тем самым — спасти творение. И если помнить об этом, вся картина меняется.
Фактически Иисус пришел, чтобы могло начаться новое Божье творение, а в его рамках — новый путь жизни для человека. Этот новый путь вбирает в себя все лучшие представления о «правильном поведении», родившиеся в рамках древнего иудаизма и язычества, и, превзойдя их, позволяет окинуть их свежим взглядом с иной позиции. И одновременно Иисус начал осуществление замысла о людях: человек должен снова стать человеком через очищение и умягчение сердца, он должен перевернуться вверх тормашками и вывернуться наизнанку и открыть, что ему нужно изучать новый язык. Царство Божье ворвалось в наш мир и оно породило такую «цель», которая и не снилась Аристотелю. Люди должны заново открыть, для чего они были созданы и для чего был создан Израиль. Они предназначены стать властителями и священниками, следуя за Иисусом, который исполнил царское и священническое призвание, и им предназначено начать осваивать это с нуля. Они должны упражняться в добродетели — причем в такой добродетели, которую раньше никто не мог себе и представить. И об этом, как и о многом другом, из всех первых последователей Иисуса больше всего размышлял неутомимый и неугомонный прекрасный и часто непонятный человек по имени Павел.
5. Перемены
Новый день уже наступает
Я часто думаю, что апостол Павел был, говоря нынешним языком, «жаворонком». Разумеется, он мог и не спать ночами, когда это было нужно. Одна из самых знаменитых историй о Павле в Деяниях рассказывает о том, как апостол беседовал с учениками в горнице, находившейся довольно высоко, а один из его слушателей, юноша, заснул и упал из окна. Павел, не потеряв самообладания, спустился к нему, убедился, что с ним все в порядке, и продолжал свою беседу до утра (Деян 20:7–12).
Но в его посланиях есть немало мест, которые косвенно указывают на то, что Павел относился к «жаворонкам», то есть мог с радостью проснуться до восхода солнца и, подобно серферу, использующему энергию волны, питать мощью и надеждой начинающегося рассвета свои мысли, молитвы и действия. «Разве вы не знаете, который час? — спрашивает он. — Ночь почти прошла, наступает день! Хватит спать, пора просыпаться!» (см. Рим 13:11–12). «Пробудись, спящий! — призывает он. — Восстань из мертвых, и Мессия озарит тебя светом!» (см. Еф 5:14). И вот, вероятно, самый яркий из подобных отрывков:
О временах же и сроках нет нужды писать к вам, братия, ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать ночью. Ибо, когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут. Но вы, братия, не во тьме, чтобы день застал вас, как тать. Ибо все вы — сыны света и сыны дня: мы — не сыны ночи, ни тьмы. Итак, не будем спать, как и прочие, но будем бодрствовать и трезвиться. Ибо спящие спят ночью, и упивающиеся упиваются ночью. Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся, облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения, потому что Бог определил нас не на гнев, но к получению спасения через Господа нашего Иисуса Мессию, умершего за нас, чтобы мы, бодрствуем ли, или спим, жили вместе с Ним. Посему увещевайте друг друга и назидайте один другого, как вы и делаете
(1 Фес 5:1–11).
Конечно, Павел здесь действительно создал удивительную смесь из разных метафор. Вам надо бодрствовать, потому что вор может забраться в дом. Вам пора пробудиться, потому что наступает утро. А вдобавок у женщины начинаются роды, так что не стоит пьянствовать, но нужно облечься в броню…
За этими риторическими образами утра в своей «густой» речи Павел передает одну важнейшую мысль, которая показывает, насколько сильно подход первых христиан к добродетели напоминает представления окружающего языческого мира, а одновременно — насколько радикально он от них отличается, «Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся, облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения». У нас есть цель, telos, — это новый день, который уже наступает; мы можем двигаться к цели с помощью привычек сердца, ума и тела, которые готовят нас стать людьми этого дня — совершенными и обновленными людьми. Вероятнее всего, Первое послание к Фессалоникийцам — одно из самых ранних посланий Павла, но здесь уже присутствует зрелая мысль, которую он развивает в других местах, та мысль о добродетели, которая по прошествии нескольких веков займет важное место в христианском мышлении и позволит пересмотреть классические античные представления о добродетели и радикальным образом их преобразить. Вера, надежда и любовь, по мнению Павла, — основные черты характера человека, который в нынешнее время, в терпении и нравственном труде, предвосхищает конечную цель, исполнение замысла о человечестве. (Обратите внимание на призыв «трезвиться». Эта способность не приходит к нам спонтанно. В свое время мы еще вернемся к этой теме.) Во Христе, как думает Павел, мы уже имеем конечную цель. И потому в каком–то смысле день уже наступает, хотя, в другом смысле, он еще остается в будущем. Конечно, Павел ничего не знал о нарушениях суточного ритма при перелетах, но здесь он говорит о чем–то подобном. Как если бы он сел в самолет на рассвете и с большой скоростью полетел на запад, где еще царствует ночь, и приземлился в другой стране перед рассветом. Его тело и ум знают, что день уже наступил, хотя окружающие его все еще ожидают рассвета. Это образ христианина, живущего в свете нового дня Царства Божьего — Царства, которое пришло на землю через Иисуса, — пока прочие люди все еще ворочаются в своих постелях. В понимании Павла христианская добродетель, в центре которой (о чем он пишет и здесь, и в других местах) стоят вера, надежда и любовь, состоит именно в формировании привычек сердца, нужных для дневной жизни, в мире, где все еще царствует ночная тьма. И здесь нам снова, как и в предыдущей главе, следует вспомнить об одной важной вещи: все, что мы сейчас будем говорить о нравственной жизни в понимании Павла, нужно рассматривать исключительно в контексте благодати Божьей. Никогда Павел не мог бы подумать (как можно подумать, читая Аристотеля), что нравственная жизнь сводится к самосовершенствованию, когда человек принимает решение освоить набор определенных качеств и затем находит в себе нужные способности и энергию, чтобы должным образом изменить свою жизнь.
