Вегард захлопал первым, остальные – за ним: сначала нехотя, потом громче, пока аплодисменты не загремели по всей площади. Джетт затравленно озирался, и Генри передвинулся ближе к Эдварду.
– Ты же умеешь красиво говорить! – отчаянно зашептал Генри ему на ухо. – Сейчас самое время.
Эдвард не шелохнулся. Он смотрел на Джетта без осуждения, взглядом человека, который понимает и разделяет чужую боль.
– Ты видел его мать? – тихо спросил Эдвард, когда Генри уже думал, что он не ответит. – Я не могу просить его отказаться от сделки, потому что сам не смог бы отказаться.
Генри скрипнул зубами, чувствуя, как беспомощность медленно закипает и превращается в ярость.
– Ты принц, – зашипел он. – Для тебя королевство должно быть дороже всего! Ты хотел совершить подвиг, так соверши, останови все это!
– Вот поэтому ты и стал избранным, а не я, – без выражения ответил Эдвард. – Мы все просто люди, для которых семья важнее королевства, победы или идеи. Все, кроме тебя.
Генри отшатнулся, как от удара. Он даже не мог понять, что в этих словах такого обидного, но они задели его, как никогда еще ничто не задевало. Аплодисменты и подбадривающие крики нарастали – похоже, людям нравилось смотреть, как кто-то отказывается от того, во что верит. Джетт еще минуту не отводил взгляда от ключа, а потом медленно протянул руку и сжал его в кулаке.
– Ну, вот, – улыбнулся Освальд и забрал у него ключ. – Это я до поры до времени спрячу, достал просто для красоты жеста. Теперь ты, Эдвард. Я все тебе уже сказал: я знаю, что тебе нужно больше всего, и ты это получишь. Ты со мной?
Эдвард коротко, не изменившись в лице, кивнул, и аплодисменты стали еще громче. Генри закрыл глаза. Когда он шел на эту площадь, он был уверен в одном: что бы ни произошло, они справятся с этим вместе, вчетвером, они будут на одной стороне. А теперь этому пришел конец.
– Ты с ума сошел? – спросил Генри, едва различая собственные слова за шумом крови в ушах. – Ты не понимаешь, что он захватит трон, а значит, королем ты никогда не станешь? Да что он такого тебе пообещал?
– Это тебя не касается, – уронил Эдвард и, поднявшись на ноги, отошел к Джетту, чтобы положить разговору конец.
– Роза, – с улыбкой сказал Освальд. – Детка, я знаю, что больше всего на свете ты хочешь быть вот с этим молодым человеком. – Роза сильнее прижалась к Генри, глядя на Освальда, как кролик на волка. Хоть за нее можно было не беспокоиться: Освальд убил ее мать, после этого она уж точно не согласится ему помогать. – Но есть одна загвоздка: у него дар, который не позволяет к нему прикасаться, а значит, вы никак не сможете пожениться и завести милых, красивых детишек. Но это поправимо: я ведь смогу сделать так, что он лишится дара, и тогда твои мечты исполнятся, вы будете вместе до гробовой доски и все такое. В противном случае твоя судьба незавидна: ты сбежала с ним из дома, растоптав честь своей семьи. Но ты можешь вернуть любовь и уважение своего отца удачным браком. Избранник Барса – это подходящая партия, не правда ли?
– Генри, ты слышал? – дрожащим голосом проговорила Роза. – Он может лишить тебя дара! Ты ведь хотел этого, разве нет? Представь, как мы можем быть счастливы вместе, навсегда, и все будет хорошо! Ты станешь нормальным, и…
– Нормальным? – медленно повторил Генри. – Я думал, что нравлюсь тебе как есть.
– Да, конечно, но я ведь не знала, что твой дар можно убрать! – отчаянно прошептала Роза. – Я хочу, чтобы ты был счастлив, хочу еще хоть раз тебя поцеловать, хочу, чтобы у нас были дети, что в этом плохого?
– Я тоже не вижу в этом ничего плохого, – вставил Освальд. – Генри, ты уже понял, что я тебе предложу: избавление от ненавистного дара. Но это не все. Я верну кое-что, что у тебя забрали. Думаю, ты уже понял, что Барс не разбрасывается чудесами, так что никто, кроме нас, никогда не сможет вернуть тебе то, чего ты жаждешь.
Генри попытался сглотнуть, но мышцы не слушались. Настоящий цвет глаз, который отняла Джоанна, чтобы королевская семья никогда не узнала его.
– Я понимаю, – мягко сказал Освальд. – Тебе трудно отказаться от всего, за что ты сражался: от блистательной победы надо мной, от одобрения Барса. Готов поспорить, волшебные существа говорили тебе, что мир построен на законах любви и справедливой награды за добрые дела. Но если бы это было так, тебя бы уже признали. Ты знаешь, о чем я. И мать узнала бы Джетта. И твой дар исчез бы сам по себе после того, как ты вернул Сердце, исполнив свой долг. Но мы не в сказке. Это настоящая жизнь, и в ней надо самому брать то, что хочешь. Ты пойдешь со мной? Я не прошу дружбы, я прошу сотрудничества.
Освальд протянул ему руку. Генри долго смотрел на нее, едва различая. Перед глазами все расплывалось, сливалось в цветные пятна, он так устал за этот безумный месяц и теперь хотел просто отдохнуть, хотел, чтобы Эдвард признал его и чтобы дар исчез раз и навсегда. И на секунду ему показалось: вот решение всех его проблем, именно к этому моменту и шло все его путешествие. Но что-то его останавливало, он даже не мог понять, что именно, просто знал, что никогда больше не будет самим собой, если согласится пожать эту руку.
– Либо соглашайся на мое предложение, либо проваливай отсюда, Генри, – сказал Освальд, когда ожидание затянулось. – Уговаривать я не буду, мне это уже надоело. Ты не такой незаменимый, как тебе кажется, мы обойдемся и без тебя. В последний раз спрашиваю: да или нет? – Освальд подождал еще, а потом убрал руку. – В таком случае, дорогу в Сад камней ты, надеюсь, не забыл. Советую не тянуть: ты ведь помнишь, как местные относятся к гостям, а им теперь от тебя никакой пользы.
– Генри, ну пожалуйста! Не поступай так! – прошептала Роза, но Генри не ответил.
Он встал, спрыгнул со сцены и пошел прочь, огибая плотно сидящих сельчан. Те провожали его враждебными взглядами, он спиной их чувствовал, но не обернулся, шел все быстрее, а вслед ему несся голос Освальда:
– Роза, детка, не беги за ним, он не послушает. Как ты смотришь на то, чтобы взамен я вернул к жизни твою мать? Мы это обсудим, когда перестанешь плакать. Ну что ж, полагаю, все, кто остался, согласны приступить к делу. Отведите нас к западному лесу, господа.
Выбравшись из толпы, Генри побежал. Улицы были совершенно пусты, все были на площади, и он бежал, пока не начал задыхаться. Он не пытался выбраться из деревни, просто мчался, смутно надеясь, что потеряет сознание от усталости и не придется ничего решать, но даже после бессонной ночи его упрямое тело не желало сдаваться, и он бежал дальше и дальше, пока деревня не осталась позади. По многолетней привычке отмечать направления он понял, что бежит на восток, как будто, даже не думая об этом, хотел оказаться как можно дальше от Предела.
За деревней тянулись поля – длинные борозды с мелкими зелеными ростками, и Генри бежал по рыхлой земле, оступаясь, пока ему не отказали ноги. Он упал на колени, упираясь лбом в землю, и закричал, бессильно и хрипло, потому что не знал, как еще выразить страх и одиночество.
