– Ты должен вмешаться, – прохрипел он. Заплакать ему не давало только упрямство. – Ты должен. Это твой Предел, твоя тайна, ты должен их остановить!
Но в ответ не было ни голоса, ни мягких звериных шагов. Поле было пустым и огромным, вдалеке шумела на ветру роща, день полз к вечеру и мир казался холодным и серым, лишенным волшебства.
– Я не знаю, что делать, – пробормотал Генри и лег на бок. Земля была очень мягкой, уютной, а он так давно не спал. – Если ты ждал момента, чтобы вмешаться, то это он. Помоги мне, или я вернусь и соглашусь на предложение Освальда. Ты сам пожалеешь!
Но угроза тоже не подействовала – Барс не пришел к нему, и Генри вдруг показалось, что не было никакого Барса, что в лесу, и в Цитадели, и в доме Тиса он просто видел сны, потому что ему так хотелось знать, что кто-то присматривает за ним.
Он свернулся в клубок, вдыхая запах земли. Из сказок, которые в детстве читала им с Эдвардом мама, он смутно помнил, что мудрый наставник должен являться, когда герой потерял всякую надежду, но, кажется, Освальд был прав: они не в сказке.
Вокруг потемнело, солнце зашло за облако, и даже дар молчал: земля под щекой Генри оставалась холодной. Но он чувствовал, что это не освобождение, а злорадное молчание того, кто хочет показать свою власть. Генри сжал землю в кулаках. У него не осталось ни друзей, ни семьи, – ничего, кроме дара, который не подчинялся ему.
Ничего, кроме дара.
Генри открыл глаза. Серые комья земли были прямо перед ним, и он долго смотрел на них, пытаясь поймать какую-то слабую, ускользающую мысль. Ничего, кроме дара. Почему это важно? Генри медленно вздохнул и сел, глядя в небо. Он мог сколько угодно повторять себе, что сияющий Барс был плодом его воображения, но даже сейчас, в безнадежности и тишине, он знал, что это не так. Древние мудрецы верили в то, что нельзя увидеть глазами, верили в невидимые мосты и веревки, в золотые нити между людьми, в судьбу и в то, что в волшебном королевстве тебя всегда кто-то слышит. И Генри знал, что Барс где-то здесь, потому что без этого все его приключения не имели смысла. Он не хочет показываться, но он слышит.
– Я принц этой земли, – хрипло сказал Генри, глядя наверх. – Я Роберт Олден, брат своего брата и сын своего отца. А еще я сын Освальда. Я охотник, и разрушитель, и наследник Сиварда, который ждал меня у своей могилы триста лет. Я нашел Сердце, я нашел корону, я победил лютую тварь. Я верю в тебя, но этого мало. Я верю в себя. Ты не дашь ответ на мой вопрос, но я и сам его знаю. В том-то и дело: я должен решить все сам. Ты белый король, я белый ферзь. Король слаб, но без него игра заканчивается. Я знаю это, потому что мне рассказывал про шахматы мой дед, отец моей матери. Я даже не знаю, что с ним случилось, но я помню его. Я помню.
Он вытер лицо и снял перчатки.
– Вернись, – сказал он, глядя на свои руки. Месяц назад ему показалось бы сумасшествием беседовать с теми, кого не видно, с Барсом или с огнем, но все, что он узнал о жизни, говорило: не все собеседники должны быть из плоти и крови. – Ты – часть меня, и я от тебя не откажусь. Ты хотел меня проучить, показать, что можешь не подчиняться, и я усвоил урок. – Огонь шевельнулся в груди, как теплое пушистое животное. – Больше никаких разговоров о том, что я хочу от тебя избавиться. Никогда. Я не могу стать Робертом Олденом, каким он был бы без дара, пора это признать. Но я не могу быть твоим покладистым рабом, и ты это знаешь. Если ты хотел получить тупого разрушителя, который будет убивать, пока его не прикончат, жди до следующего раза. Но я принимаю тебя, и, кажется, я даже немного тебя люблю.
Генри медленно положил обе ладони на землю, и во все стороны начало расползаться угольно-черное пятно. Он кивнул сам себе и надел перчатки, чувствуя, как огонь внутри разгорается ярко, как никогда.
– Вот так, – пробормотал Генри. – Вот теперь мы можем это сделать.
Он поднялся на ноги и с минуту просто стоял, глубоко дыша и вспоминая, каким взглядом смотрел на него Барс, когда они впервые встретились в холодном лесу около Хейверхилла. А потом развернулся и пошел назад. На то, чтобы бежать, сил больше не хватало, и он испугался, что опоздает, но тут понял, что снова забыл про самый легкий способ передвижения: наследство волшебника. Генри зажмурился и шагнул вперед, пожелав оказаться в доме Тиса. Вытянутой вперед рукой он нащупал дверную ручку и, повернув ее, оказался в прихожей, где все еще слабо пахло печеньем, хотя Тиса уже давным-давно не было.
Генри закрыл за собой дверь и начал лихорадочно оглядывать прихожую. Время здесь шло быстрее, и терять его было нельзя. Он помнил, что выйти из Облачного дома можно только туда, где ты уже бывал, но Худое Пальтишко подсказал ему способ, который должен был помочь и в этот раз. Джоанна украла из жилища Тиса все, что попалось ей на глаза, но кое-что брать не стала: в углу около шкафа стояло блюдце, предназначенное, видимо, для кошачьей еды. Такие же Генри видел и в других комнатах: не иначе, старый волшебник хотел, чтобы кошкам было чем перекусить по пути из одной комнаты в другую. Генри разбил блюдце и с силой ткнул осколком в еще не зажившее после прошлого раза запястье.
– Туда, где Эдвард. Быстро, – выдохнул Генри и открыл дверь, глядя, как алые капли падают куда-то вниз, в серый слой облаков.
А потом закрыл глаза и твердо пошел вперед. Что бы Эдвард ни мечтал получить от похода к Пределу он этого не получит, если Генри доведет до конца то, что задумал. Раз Эдвард готов ради своей мечты помогать Освальду, значит, она для него очень важна. Он наверняка возненавидит Генри за то, что тот отнял ее, но Генри был готов с этим смириться. Это, пожалуй, было самым сложным решением сегодняшнего дня, но решения для того и нужны, чтобы принимать их и не оглядываться на упущенные возможности.
Открыв глаза, Генри понял, что стоит в последних рядах толпы, собравшейся у границы незнакомого леса. Было сразу ясно: это и правда место, не сулящее ничего хорошего. Несмотря на то что солнце вышло из-за облаков, лес казался темным и хмурым. Ветки были густо оплетены ползучими растениями, стволы деревьев причудливо изгибались, будто в незапамятные времена решили потанцевать, да так и застыли. Генри протолкался сквозь толпу туда, где знакомый голос Освальда вещал, как он благодарен за помощь и какой счастливой будет их следующая встреча. Генри скользнул в первый ряд и оглядел тех, кто стоял рядом с Освальдом: Джетт, Эдвард, Роза, Джоанна и Хью. Все они были с набитыми сумками через плечо, а заплаканная Роза к тому же сжимала в руке свой драгоценный узел с платьями. Все, кроме сияющей Джоанны и бодрого Освальда, стояли с такими мрачными лицами, что у Генри губы дрогнули в улыбке. А ему еще говорили, что он не умеет веселиться.
«Дипломатия, – было написано в книжке из королевской библиотеки, – это искусство говорить людям то, что они хотят услышать, чтобы получить то, что ты хочешь».
– Я передумал, – спокойно сказал он, выходя вперед. – Я хочу пойти с вами и избавиться от дара.
При виде его на всех лицах появилась такая сложная, противоречивая гамма чувств, что Генри в странном порыве развернулся к жителям деревни и поклонился им, разведя руки в стороны, – так же, как делал Вегард на своем представлении в Самайе.
