Генри не нашел в себе сил врезать ему за эти слова, потому что Эдвард подошел к влажно блестящей луже крови на дальнем конце поляны, запустил в нее палец и прикоснулся к нему языком.
– А вам не приходило в голову, почему тут одни черепа? Где остальные кости? – спросил Эдвард, вытирая палец об одежду.
– Кости уже истлели, умник, – бросила Джоанна, сидевшая рядом с Розой у края леса. – Эти ребята были тут много сотен лет назад, раз уж даже череп легко раскрошился!
– Тогда почему кровь еще свежая? – поинтересовался Эдвард.
На этот вопрос Джоанна ответить не смогла, и Эдвард, подняв еще один череп, бросил его Генри. Тот инстинктивно поймал, вздрогнув от отвращения.
– Тебя ничего не смущает, гений? – весело спросил Эдвард, и у Генри закралось подозрение, что Освальд насчет него не ошибался.
– Кроме того, что у меня в руках чья-то голова? – спросил Генри, кое-как заставив себя посмотреть на череп внимательнее и покачать его в руке. – Он такой легкий, потому что древний?
– Нет. Потому что фальшивый, – усмехнулся Эдвард. Впервые с тех пор, как они вышли из приемной Вегарда, его лицо не выглядело как застывшая маска. – Он из гипса, иначе я не смог бы его разбить. И кровь тоже фальшивая – просто клюквенный сок. Это все декорации.
– Декорации для чего? – медленно спросил Освальд и, поморщившись, кое-как сел.
– Для фальшивого испытания. Пока вы друг друга колотили, я все думал: если тут правда кто-то погиб, куда делись все остальные кости? И понял: тут все нарочно сделано так, чтобы навести на мысли о смерти: кровь, яма, черепа. Поэтому фраза «один не пройдет» понимается в том смысле, что кого-то надо прикончить. Но когда Джетт сказал про загадки, я подумал: что, если само это место и есть загадка? – Эдвард подошел к Белому Псу и запрокинул голову. Тот наклонился, едва не касаясь носом его лица. – Ты сказал: «Кто нарушит условие, тому путь к цели явит то, что страшнее всего на свете». И я точно знаю: страшнее всего не смерть.
– Серьезно? – фыркнул Освальд, но Генри видел, как внимательно он слушает.
– Да. Страшнее всего одиночество, – сказал Эдвард и погладил Пса по морде. Шерсть даже не примялась, будто рука касалась воздуха, но Пес довольно прикрыл глаза. – Худший кошмар – это когда ты совсем один, как этот пес, и знаешь, что никто не придет тебе помочь. «Один не пройдет» значит, что сюда нельзя приходить одному. Дальше, наверное, ждет что-то такое, с чем в одиночку не справиться. Мы можем пройти дальше все вместе?
– Конечно, – сказал Пес и лизнул его руку. – Ты понимаешь жизнь, мальчик. Условие выполнено.
– И все? – не поверил Освальд. – Надо было просто спросить?
– Да, – сказал Эдвард и отошел, на прощание потрепав склоненную морду Пса. – Чтобы получить правильный ответ, надо задать правильный вопрос. Это было испытание на ум, а не на готовность кого-нибудь убить.
И он прошел сквозь арку. За ним к арке бросился Хью, потом – Освальд, прижимая к себе покалеченные руки.
Генри дождался, пока войдут Джоанна, Роза и Джетт, и повернулся к Псу.
– Спасибо, – сказал Генри. – Ты что, и правда ждешь тут один с начала времен?
– Да, – сказал Пес, не открывая рта. – Но не переживай. Большую часть времени я сплю.
И, словно в подтверждение своих слов, он зевнул, распахнув гигантскую розовую пасть, свернулся в клубок и закрыл глаза. Генри немного постоял, глядя, как поднимается и опадает его белый бок, а потом прошел через арку и догнал остальных.
Генри был уверен, что Освальд попытается свернуть Хью шею, да и Хью, кажется, этого ждал – боевой задор он уже растерял и теперь посматривал на Освальда с угрюмым, безнадежным ужасом. Но тот на своего непутевого помощника даже не взглянул и молча шел впереди, с трудом отодвигая с дороги ветки. Он пытался делать это плечами, раз уж руки не работали, и в результате шел так шумно и медленно, что в конце концов Генри обогнал его.
– Я не разрешал тебе идти первым, – резко сказал отец.
– А я тебя не спрашивал, – огрызнулся Генри, придерживая перед ним ветку. – Куда бы мы ни шли, надо добраться туда быстрее, а ты тащишься, как улитка. Что там у тебя написано, сегодня успеем дойти?
– Прости, Перси не указал расстояние в часах и километрах, – ядовито ответил Освальд. – Но рискну предположить, что Предел не так уж близко, а то кто-нибудь уже давно бы его нашел.
– Я тоже рискну кое-что предположить. Ты так рвался к цели, что и не подумал переждать в деревне до утра или взять факелы.
Освальд бросил на него раздраженный взгляд, но возразить было нечего. Солнечный свет уже почти иссяк, еще час и стемнеет окончательно. Лес здесь был еще гуще – дикие, древние заросли, Генри никогда еще не видел таких старых деревьев. Он шагал первым, придерживая за собой ветки, и отчаянно вглядывался вперед, но вокруг на много километров не было ничего, кроме чащи.
После пережитого страха скорость передвижения у всех упала почти до нуля. Самым громким членом группы оказалась, как ни странно, Джоанна. Она шипела, когда ветки цеплялись за платье, и сыпала замысловатыми проклятиями, спотыкаясь о древесные корни. Шума от нее было столько, что Генри понял: волшебники привыкли перемещаться с места на место без всяких усилий, и пешие походы для них – худшее наказание. Остальные ни на что не жаловались, молча брели вперед, и прошел еще почти час, прежде чем Генри понял: сегодня никуда не дойти, придется ночевать.
К тому моменту, как Генри присмотрел для ночлега удобный сухой овраг, лес уже проглотили сумерки. Поднялся по-осеннему холодный ветер – устойчивый и сильный, он шевелил тяжелые верхушки деревьев, забирался под одежду, продувая до костей. Птиц и животных больше не было слышно – тишину нарушал только скрип древесных стволов да тревожный шум листьев.
– Не подумай, что я трус, – сказал Джетт, когда Генри начал спускаться в овраг, громко топая, чтобы распугать возможных змей, – но ты уверен, что ночью нас тут не прикончат опасные звери, чудовища, злые духи, волшебные псы или что-нибудь вроде того?
– Разведем костер и будем по очереди сторожить, – ответил Генри. – Увидишь чудовище – кинь в него камнем.
Джетт сощурился, пытаясь в полутьме разглядеть выражение его лица, и с облегчением рассмеялся.
– Надо же, кто-то шутить научился. – Он упал на гору слежавшихся скользких листьев. – Нет уж, вижу чудовище – бужу тебя, ты с ним быстро разделаешься.
– Никакого костра, – отрезал Освальд. – Мы не знаем, кого может привлечь огонь.
– Я не спрашивал разрешения, – без выражения ответил Генри, глядя, как все испуганно сгрудились на дне оврага. – Отсюда костер будет не слишком заметен. Попробуешь меня остановить – пожалеешь. Я иду за хворостом. Всем ждать.
– Ну, тогда я тоже пособираю, – сказал Освальд.
– Зубами? – холодно спросил Генри.
Но Освальд уже вылез вслед за ним из оврага – кажется, просто назло – и кое-как начал подбирать хворост. Он морщился, прижимая собранные ветки сгибом локтя, но даже с переломанными пальцами самолюбие мешало ему показывать боль или усталость.
