Генри и десяти шагов не успел пробежать, когда дверь на холме заблестела еще ярче и начала мелко дрожать, словно под ней тряслась земля. Он обернулся через плечо, чтобы проверить, все ли в порядке, и увидел, что за ним бегут не все. Освальд остался стоять на площади, что-то бормоча себе под нос, и, когда Генри услышал, что именно, у него пересохло в горле.
– Хочу, чтобы она рухнула, – глядя на дверь неподвижным, холодным взглядом, повторял Освальд. – Хочу, чтобы она рухнула прямо сейчас.
– Нет! – закричал Генри. – Нет! Не падай, стой на месте!
Но если было загадано два желания, противоречащих друг другу, это место, очевидно, исполняло первое из них. Генри уже приготовился броситься на отца, сбить с ног, заставить его заткнуться, но тут раздался тонкий многоголосый звон, словно упала хрустальная люстра, – и рубиновая дверь разлетелась на осколки. Напоследок она вспыхнула так ярко, что свет больно ударил по глазам, а потом наступила вязкая серая тишина.
Генри даже не мог наскрести в себе сил на страх – он чувствовал только парализующий, тупой шок, будто его ударили бревном в солнечное сплетение. А Освальд был совершенно спокоен, и вот это окончательно убедило Генри в том, что его отец стал главным злодеем в истории королевства не потому, что часто ошибался, а потому, что другие люди не имеют для него значения. Ничто не имеет значения, кроме его желаний.
– Джетт – хранитель, он смог бы отнять у меня ключ в любой момент, а ключ еще может мне понадобиться, – невозмутимо сказал Освальд, повернувшись к Генри, и тот беспомощно шагнул назад. – Это место, похоже, исполняет желания, и я сто раз пожелал найти то, зачем пришел сюда, но ничего не вышло, а с дверью, смотри-ка, получилось.
– Ты запер нас здесь, – глухо выдавил Генри. – По-другому отсюда не выйти.
– Если я обрету бесконечную силу, я смогу создать новую дверь, – улыбнулся Освальд, но до глаз эта улыбка не дошла. – И теперь у всех вас есть отличный повод мне помочь.
Генри закусил костяшки пальцев, чтобы боль хоть немного привела его в чувство. Он не мог наскрести в себе сил на злость, словно все внутри его выцвело так же, как этот призрачный город. Злость имеет смысл, когда может хоть чем-то помочь, а теперь надеяться было не на что. С разных концов города то и дело раздавался грохот и треск, но вокруг полосатого здания дома были каменные, мощные, и только иногда роняли небольшие куски, как осенние деревья роняют листья. Вот только Генри уже начало казаться, что получить камнем по голове – вполне милосердный финал, потому что иначе они застрянут живыми в пустоте. Но все эти мысли едва касались его сознания, их вытесняла другая, огромная. Она бесконечно повторялась в его голове, пока он не заставил себя произнести ее вслух.
– Ты же видел, что будет, если ты получишь силу, – без голоса пробормотал он. – Ты сидел один в каморке за троном и сходил с ума. Я думал, ты все понял. Зачем? Зачем тебе сила Барса, если все так закончится?
Освальд сухо рассмеялся, и от этого смеха Генри пробрала дрожь. Он понял только сейчас, хотя надо было понять гораздо раньше: его отец не из тех, кого надо спасать, не из тех, кто может исправиться.
– Это была просто выдумка, – весело сказал Освальд. – В реальности я учту все свои просчеты.
Остальные уже вернулись на площадь. Они шли так, будто их ноги на каждом шаге врастали в землю, и Генри ждал криков и слез, но на всех опустилась та же безнадежная серая тишина, что и на него. Единственной, кто нашел в себе силы заговорить, была Джоанна.
– Если твое видение было ошибкой, нам конец, – уронила она.
– Они никогда не бывают ошибкой, – сказал Освальд, с явным удовольствием вдыхая воздух, наполненный запахом каменного крошева и древесной трухи. – Игра не закончена, вы что, не понимаете? И на этот раз я выиграю, я точно знаю. Барс не мог попасть сюда сам, но мы открыли дверь и сняли защиту. Думаю, он уже забрал то, что ему нужно, он снова силен, как в первые дни творения, – смотрите, что он делает с этим местом! Тут нет никого другого, только он и мы. Он отвлек нас дурацкими фантазиями, а теперь хочет припугнуть, чтобы мы сбежали, позабыв, зачем пришли. Источник силы где-то здесь, – думаю, в одном из домов, – и он не исчерпан, иначе Барс бы так его не защищал.
– Как в той сказке, – вдруг сказал Эдвард. Он не злился, не обвинял, не бросался на Освальда, и вот это было действительно странно. – Нужно было узнать настоящую принцессу среди сотни двойников, а тут все дома отвлекают внимание от одного.
– Именно. Да не трясись так, Генри. Уверен: имея силу Барса, я вполне смогу заставить рубиновую дверь собраться воедино.
Но Генри в данный момент беспокоила не дверь.
– «Я точно знаю», – глухо повторил он. – Откуда ты можешь знать?
– Ну, ты ведь помнишь: я не просто великий и бессмертный, у меня еще и дар видеть будущее, – легким тоном ответил Освальд. – Я нашел записки Перси, и в тот же вечер мой дар показал мне две важные вещи. С тех пор они повторяются каждый день, а значит, вот-вот исполнятся. Я видел, как стою в темной комнате и передо мной шар света, так близко, что можно протянуть руку и взять. Будущее – упрямая вещь: я знаю, что мы не выйдем отсюда, пока не исполнится это и кое-что еще. А теперь вперед, Генри. Этот шар сам себя не найдет, и времени у нас немного – если все рухнет, обломки погребут его под собой. Способности существ и Джоанны тут не работают, так что у тебя больше всего шансов найти нужный дом, ты же у нас как-никак избранный.
– Может, вы просто все дома проверите? А я вам помогу И нечего его уговаривать, сами справимся, – ревниво сказал Хью, но Освальд покачал головой:
– Мы не успеем. Я не позволю никому заходить в дома без меня – наверняка тут каждый хотел бы прикарманить способности Барса. Домов много, я один, город рушится, да и что-то мне подсказывает: заглянуть во все окна было бы слишком просто. Нет, это еще одна загадка без условия, и ее разгадка – единственный пропуск наружу для всех, кого тебе, Генри, хотелось бы спасти.
Генри вдруг почувствовал на губах улыбку. Ощущение в груди было какое-то странное, незнакомое, и до него не сразу дошло: это свобода от власти Освальда, от привязанности к нему. Генри уже месяц пытался вырвать ее из себя, но она просто взяла и умерла, когда Освальд разрушил дверь. И Освальд увидел это на его лице, Генри заметил, как дернулся угол его рта, когда он понял: Генри впервые в жизни смотрит на него не как на свою семью, а как на врага, с которым его ничто не связывает.
Эта независимость была такой новой и такой яркой, что Генри вдруг стало легче. Освальд сам подсказал ему, что делать. Сам напомнил: он – избранный. Барс нашел его, вел его, помогал ему, он знает: Генри пришел сюда не ради выгоды. Вдруг не все потеряно, вдруг Барс поможет ему снова?
Здания вокруг начали мелко подрагивать, словно их расшатывала подземная дрожь. Скриплеры обхватили друг друга, тесно сплетаясь ветками, кошки тоже сбились вместе и шипели, прижав уши к голове. Генри не двигался. Он внезапно кое-что понял.
