– И чем ты в другое время занят? Спишь? – грубо спросил Хью, и Джоанна бросила на него сердитый взгляд, но как-то не в полную силу, будто не могла найти в себе достаточно злости.
– Я просто… как бы это назвать… существую, – как ни в чем не бывало ответил Перси. – На каждое появление в мире людей приходится тратить силы, так что я стараюсь успеть как можно больше за один раз. В тот день, когда ты, Генри, гнался за мной по склону горы, я приходил не только к тебе. Я привел тебя к Джетту, которому очень нужен был хороший друг и хорошее приключение, а еще показался братьям Кэмпбеллам. Сван радовался, как ребенок, а тебе, Хью, это была награда за то, что присматривал за ним столько лет, – не всегда терпеливо, но, я надеюсь, ты знаешь, как сильно твой брат тебя любит и ждет твоего возвращения.
Хью скорчил гримасу, которая ясно показала, что он своего возвращения домой не ждет совершенно.
– Я всегда думал, что я в этой истории вообще неважен, просто случайный прохожий, – еле слышно сказал Джетт. – Но когда я поехал той дорогой, ты уже знал, откуда я пришел, и знал, кого я встречу. Ты все знаешь.
– Нет, будущее я не знаю. – Перси с силой вдохнул, приоткрыв рот, и сильнее обхватил колени. – С этой силой мир выглядит совершенно по-другому, трудно объяснить. Бесконечное разветвление возможностей, добро и зло, которые должны постоянно быть наравне. Мне пришлось создать лютых тварей и всякие опасные места, чтобы уравновесить добрых существ и дары.
– А нельзя просто сделать так, чтобы все было хорошо? – тихо спросила Роза.
– Нет. – Он мягко засмеялся, увидев ее расстроенное лицо, и продолжил: – Я поступаю так же, как ты, Роза: надеюсь на лучшее. Это равновесие работает само, я им не управляю, и если слишком долго подкладывать камешки на светлую сторону весов, потом будет еще хуже. Когда равенство нарушается, всегда происходит скачок. В темные времена, когда зла слишком много, это скачок вверх: невероятная удача добрых героев или чудо, как в тот день, когда сила мертвых воплотилась во мне. А когда все слишком хорошо, всегда бывает скачок вниз: катастрофа, болезнь, что угодно. Я триста лет чувствовал: равновесие не желает, чтобы Сердце волшебства вернулось. Его существование и так слишком перетягивает весы в сторону добра, нужно было дать добру и злу выровняться.
Он со свистом втянул воздух и сжал кулаки, уткнувшись лицом в колени.
– Ты можешь говорить с нами в виде Барса, если хочешь, – пролепетала Роза, но он резко покачал головой и выпрямился.
– Нет. Все, что я говорю здесь, я не говорил еще никогда и хочу сделать это в своем теле. Так вот, Генри, ты совершил невозможное. Я почувствовал три подряд скачка вверх: когда ты вернул Сердце, спас дворец и победил лютую тварь. Было очень вероятно, что ты умрешь в Башне мастеров, – это была плата за равновесие после таких подвигов, – а затем я был почти уверен, что лютая тварь вырвется на свободу и начнет убивать. Меня даже настораживает, что все обошлось, так и жду беды. Но, я надеюсь, из правил бывают и исключения, а я просто старик, который во всем ищет подвох. – Он и сам понял, как странно это прозвучало, и хмыкнул. – Я очень старый ребенок. Думаю, мое время, время Барса, скоро закончится, и в этом нет ничего плохого: любой сказке однажды приходит конец. Я просто хотел рассказать кому-нибудь свой секрет, прежде чем моя сила иссякнет окончательно, но сюда я вас привел не из-за этого. Пора перейти к главному, а то я… – Он закусил губу и несколько секунд молча дышал. – Я немного устал.
Он слез с сундука, с усилием поднял крышку – и комнату залило сияние. Перси нагнулся, вытащил со дна шар света и протянул Освальду.
– Нужно просто вложить эту силу себе в грудь, – объяснил он.
– И почему ты этого не сделаешь? – Освальд был потрясен до глубины души, Генри никогда его таким не видел. – Ты сам сказал, что ослабел. Просто пополни запасы.
– Такие силы нужны, только чтобы создавать новое, а сейчас все и так работает, королевство выживет и без меня. Но я знаю: настанет день, когда враги вернутся, и эта сила может кому-то понадобиться, чтобы защитить королевство. Тогда он найдет путь сюда, заберет шар, и настанет эпоха нового волшебства. Недавно мне показалось, что этот день придет совсем скоро, – поэтому, Генри, я и вдохнул в тебя дар огня, – но в последние недели в королевстве все пришло в движение, будущее постоянно меняется, и, возможно, пройдут сотни лет, прежде чем на нас нападут снова. В любом случае это наше сокровище на крайний случай, и я хотел сохранить его для тех, кому оно будет нужно.
Вопреки своим словам он поднес шар ближе к Освальду, и тот заморгал, как будто пытался прояснить зрение.
– Зачем ты даешь его мне? – выдавил он.
– Потому что знаю, что он тебе не нужен. – Перси пожал одним плечом: тем, которое двигалось лучше. – Не дойдя сюда, ты бы так и мучился несбыточными мечтами о могуществе. Но вот оно. Если ты действительно хочешь, возьми его, оно твое. Всю эту игру с записками Отступника, со сном, который видел Эдвард, с Пределом, который ни в коем случае нельзя открывать, я придумал ради тебя.
– Ради меня? – тупо переспросил Освальд.
– Опасная была затея, но я всегда надеюсь на лучшее. – У него вздрогнули колени, и он обхватил шар двумя руками, чтобы не уронить. – Ты никогда не поверил бы мне, если бы я явился и сказал то, что уже десять лет совершенно очевидно. Запустил бы в меня чем-нибудь – и правильно бы сделал. Правду о себе надо находить самому, и по пути сюда ты ее нашел.
Генри никогда бы не поверил, если бы ему сказали, что Освальд может покраснеть, но именно это и произошло: на скулах у него проступили красные пятна.
– Волшебник с безграничной властью – это должность для того, кому терять нечего, – спокойно сказал Перси. – А ты уже нашел свое призвание. Ты – отец. Хороший отец.
– Это что, шутка? – без выражения спросил Освальд.
– Вовсе нет. Я это сразу вижу: любовь горит в людях, как… Как это. – Перси приподнял шар. – Ты пытаешься ее в себе уничтожить, потому что боишься потерять, и я не могу тебя за это винить. У тебя был мрачный, вечно занятой отец, который тебя не замечал, а ты в глубине души все тот же подросток, который мечтал о том, как однажды сам будет всеми командовать. Потом ты стал точно таким же отцом своим сыновьям, но триста лет спустя вдруг обрел именно то, что тебе было нужно больше всего: ребенка, которого ты полюбил, и это взаимно. – Перси взглянул на Генри и улыбнулся краем рта. – Твой сын, какой бы ни была история его появления, похож на тебя в лучших твоих проявлениях. Ему сейчас кажется, что ваша связь разрушена, но поверь: он будет по тебе скучать. Не по тому, каким ты был в плохие дни, а по тому, каким был в хорошие.
Освальд молчал. В комнате стало так тихо, что слышно было, как урчат кошки, в ряд рассевшиеся на кровати. А потом заговорил Хью.
– Да ладно, серьезно? – презрительно бросил он. – Ты что, протащил нас через все королевство, потому что верил, что Освальд может… – он выдавил смешок, – исправиться?
