Яйца, творог, рыба в пакетике… ммм… как же это все-таки… Каждый день одно и то же, одно и то же…
— Хорошая кошка… не мяукаешь… не будишь никого… умница. Подожди, я тут кое-что поищу.
Ольга переставила табуретку под антресоли и взобралась на нее. Из распахнутой ниши потянуло запахом залежавшихся вещей. Места было много. И чего здесь только не было! Из существенного стоит упомянуть короткие детские лыжи с разболтанными креплениями и санки с фанеркой вместо некогда их украшавших крашеных дощечек. Фанерка держалась на толстой проволоке и должна была прослужить еще лет сто. Так сказал Иван в декабре, когда прикрепил ее. С трудом вытащив старый чемоданчик из-под стопки журналов «Новый мир» и «Знамя» за 1989 год, она совершила довольно сложный для нее пируэт с чемоданом в руках, чтобы спуститься на пол.
В чемодане тоже кое-что было, кроме запаха. А именно: старые тетради, письма и множество разномастных альбомных и тетрадных листов, сложенных в полиэтиленовые пакеты. Каждый из них был скреплен бельевой прищепкой с бумажкой, на которой было указано, кто из Рукавишниковых имеет отношение к данному архиву. Ольга нашла пакет с надписью «Наташа, 8 лет» и открепила прищепку. Она не знала, что именно ей хотелось тут найти. Взяла листочки наугад. Это оказались письма, которые Наташа диктовала отцу, когда Ольга лежала с Милой в больнице.
Мамочка, здравствуй! У меня со школой все хорошо. Со мной уже некоторые девочки дружат. Их зовут Яна, Настя, Даша. А еще Игорь и Раджон. И один друг с продленки по имени Саша. Иногда учительница по английскому бывает смешная. Например, она нам показывала, как выходить за двери. Она так говорила: выходи, у тебя прическа кривая, а мне сказала: выходи, у тебя хвостики кривые. А когда заводила нас, она одну девочку оставила, Яну, и сказала: иди, ты дверь нормально закрой, иди, че ты смеешься, иди, ты громко зашла.
Я один раз сидела и не хотела играть в Али-Бабу, а один мальчик сидел и держал мою желтую куртку. Мы сидели на поломанной машине железной. Тогда я захотела слезть по одной штучке (я не хотела по лесенке) и слезла по одной такой круглой железке, и упала. И у меня начал зуб шататься.
У меня в жизни все хорошо.
Целую в носик, в глазки, в лобик, в щечки.
До свидания, дорогая мамочка. Поцелуй за меня Милу тоже в носик. Ее обязательно вылечат.
Твоя дочка Наташа.
…Ольга вдруг заплакала. Где все это? Когда и как ушло? Или не ушло, а куда-то задевалось? Она тринадцать лет просидела дома. И что? Чем их жизнь отличается от тысяч и миллионов других? А она хотела прожить свою, другую, исключительную жизнь. Чудесную.
И дети росли, как обычные дети, как будто она и не отдавала им себя. В положенное время начинали ходить, говорить, читать. Они даже болели, как все. Во время эпидемий они кашляли и температурили вместе с детсадовскими, хотя Ольга своих берегла… Правда, год от года все меньше и меньше — толку беречься от гриппа, ты его в дверь, он в окно.
Читали те же книжки, что и все. А где взять еще какие-то другие? Или какие-то другие мультфильмы? Или какие-то сверхъестественные школы, где директорами — сумасшедшие гении?
Даже музыкальную школу Наташа почти что бросила — занимается вполсилы, на троечку. Кирюша туда так и не дошел — «заболел» животом, когда собирался на прослушивание, и так напугал ее, что они прямиком из прихожей на «скорой» отправились в больницу. Там Кирилл познакомился еще с одним «будущим музыкантом» и окончательно решил, что скорее умрет от анализов, чем дастся в лапы Шопенов. Мила вот ходит к соседке заниматься. Ей, похоже, не то чтобы очень хочется, но, в отличие от старших, она умеет жертвовать собой.
Ольга и сама умеет терпеть и жертвовать собой. Это ей раз плюнуть. Она все время этим занимается, а толку?
Глава 14
Ехали мы, ехали…
На кухню пришел Кирюшка. Сонный, а улыбка уже до ушей.
— Мам, что на завтрак?
«Ну да, все одно и то же».
— Да, сынок, все будет у нас… — целуя Кирюшу, невпопад ответила Ольга.
— И завтрак, конечно, тоже, — поправилась она. — Доброе утро, сын!
Кирюшка попрыгал в ванную. Ольга сунула Наташино письмо в пакет, запечатала его прищепкой, закрыла чемодан и задвинула его под стол.
— Так что же у нас, в самом деле, на завтрак? — сказала она вслух. — И не пора ли вообще вставать?
И на завтрак был омлет. И сухарики из целого батона. И чай с лимоном.
Рукавишниковы ели быстро. Отцу не пришлось делать замечаний. Даже Наташа, соня из сонь, не отставала. Всех вдохновляла мысль, что завтра в школу не идти, мама всем записки напишет «по семейным обстоятельствам». А это, как ни крути, праздник получается, и даже лучше праздников непослушания, которых, правда, давненько никто не устраивал.
В половине восьмого зазвонил телефон. Дед доложил с дороги, что машина уже подъезжает. Начались штормовые сборы.
Проводить Рукавишниковых пришла Липси.
Она сказала:…
Нет, конечно, умная кошка, ничего не сказала. Она просто всем своим видом напомнила, что не может остаться без присмотра на целых два дня.
И Ольга побежала к соседке. Пришлось будить. Ждать под дверью, пока та откроет. Рассыпаться в извинениях и просить присмотреть за кошкой, полить цветы, покормить попугайчиков и белую крысу.
— Ключ, Иван, дай ключ от квартиры! — крикнула Ольга.
Дверь в жилище Рукавишниковых была нараспашку. Иван приветственно помахал соседке рукой, выставил детей, запер двери и отдал ключ.
Рукавишниковы выбежали из подъезда. Они опаздывали и, конечно, опоздали.
Микроавтобус телевизионщиков уже ждал на остановке. Кроме водителя и деда, в нем находилась известная журналистка Ирина Васильева, а вот Нины Викторовны не было. Дмитрий Викторович пояснил, что бабушка «того… решила передохнуть… ехать далеко, ночевать непонятно где, зубров она и по телевизору насмотрится».
При выезде на Кольцевую микроавтобус, едва избежав столкновения, объехал длинную фуру и выкатил во второй ряд.
— Мы — телевидение! — прокомментировала лихачество водителя Ирина. — А это как «скорая помощь». Мы должны быть первыми, иначе зачем всё?
Иван поинтересовался:
— Что «всё»? «Всё» — в смысле телезрители не узнают САМУЮ ПОСЛЕДНЮЮ НОВОСТЬ? Они потеряются в этом таком страшном и непонятном без телевидения мире? Что такого случится?
Ирина ответила не задумываясь:
— Просто эту самую последнюю новость им расскажут на другом канале. И зрители всегда будут включать этот канал, если им захочется новостей. Моя профессия потеряет смысл. Вот почему я люблю нашего Сережу, водителя. Это настоящий ас, и он понимает…
— Да и я понимаю. Но очень не хочется оказаться в Склифе. А если о вашем канале речь, то получается, что телевидение — «скорая помощь» для самих телевизионщиков. Ну не знаю…
